Но именно в этот миг старик понял, что не уступит. Дело, конечно, не в дураке, заросшем густыми мускулами, дело в нем самом, Петре Леонидовиче Кондратьеве. Слишком долго приходилось уступать, молчать, соглашаться. Не только горячему He-Королю Артуру не по нутру всякая сволочь. Еще перед войной, в Коврове, каждую ночь ожидая ареста, молодой бухгалтер Петька Кондратьев твердо решил: просто так не возьмут. Не возьмут - и все.
Сейчас не арест - кепка-аэродром на столе. Ничего, кепка вполне подойдет.
Не худший повод.
Амбал дернул пухлыми губами, заранее скривился, пытаясь сложить подходящую фразу...
- Эй, что за твою мать?
Оказывается, второй гость успел войти.
- Про кепку уговора не было, в натуре. Бери, мужик, базара нет. Твое - забирай, казенное - оставь.
По тому, как замерли губы амбала, старик понял, кто тут главный. Хотя и не разглядел шустрого - темно. Второй гость не торопился под тусклый свет лампы. Говорить больше было не о чем, и Петр Леонидович устыдился прежних мыслей. Нашел из-за чего войну объявлять! И кому?
- Ключи от сейфа в ящике стола, - повторил он. - Сегодняшнюю выручку я сдал.
- В курсе, - с охотой откликнулся главный. - И вот чего, мужик. Мы - не беспредельщики, не думай. Есть решение, мы его, в натуре, выполняем. Если непонятки, пусть твоя «крыша» с предъявой приходит или стрелку забивает, по понятиям.
Старик кивнул. Надел кепку, привычно глянул в зеркальце, висевшее на стене с незапамятных времен. Все? Война отменяется, всем спасибо.
- Тю, фотки!
В голосе амбала звучало искреннее изумление. Петр Леонидович невольно обернулся. Детина, привыкший, что в тире стреляют исключительно боевыми, щурился, пытаясь рассмотреть фотографии, висевшие над столом. Сам старик напрочь забыл о них. Ничего, забрать успеем. Если, конечно, придется забирать.
- Танк! Гля, танк! - не унимался амбал, для убедительности тыча в желтоватую фотобумагу пальцем. - Такой у нас в райцентре стоит. А это кто? Ты, что ли, дед?
Отвечать Петр Леонидович не стал. Лето 1944-го, южнее Львова. Тогда их корпус ненадолго вывели из боя. Танк, возле которого он сфотографировался, был единственным в полку, уцелевшим после недельных боев. Экипажи, не сгоревшие и не попавшие в госпиталь, срочно обживали американские машины.
- «Ветеринар», значит? - подвел итог амбал. - На «Авроре» Берлин брал? Фронтовик-драповик?
Старик медленно и очень тщательно поправил кепку. Без особой нужды. Кепка была надета как надо - набекрень, к левому уху. Так раньше он носил фуражку.
«Почему бы и нет? - явилась спокойная, ленивая мысль. - Второго застрелить, пожалуй, не успею... И ладно! Леонид Семенович одобрил бы». Мысль быстро исчезла, пальцы по-прежнему трогали козырек, но тело приготовилось, напряглось, ожидая команды. В то далекое утро, когда семечки пахли пылью, немецкие мотоциклисты тоже смеялись...
- Извинись, падла! Быстро!
От неожиданности старик замер. Амбал и вовсе окаменел, открыв губастый рот. Вероятно, решил - почудилось.
- Я сказал!
Второй гость набычился - маленький, поджарый, жилистый, похожий на готового к прыжку пса-боксера.
- Повторить?
- Не на... - Амбал сглотнул, провел пятерней по стриженным «ежиком», как и у Петра Леонидовича, волосам. - Прости, дед! Это... не подумавши. У нас в райцентре...
«И аз воздам», - старик вздохнул. Оставив в покое кепку, взял в руки портфель. |