Он шагнул в темноту парка.

    Сзади донесся голос «боксера»:

    - Извини, мужик!

    Возле тира было пусто. Странно пусто для воскресного вечера. Петр Леонидович огляделся, но, вопреки ожиданиям, автомобиля поблизости не оказалось. Поздние гости топали пешком - значит, невелики птицы. С такими не имеет смысла разговаривать, даже смотреть в их сторону - излишняя трата сил. Но ведь получилось - двое первых попавшихся «гопников» сгоняют с места тирмена, а вся королевская конница и вся королевская рать...

    Вдали, в начале главной аллеи, раздалось гудение мотора. Не иначе к «ежику» и «боксеру» подмога катит? Старик улыбнулся, двинул плечами под парусиновым пиджаком. И без резерва главного командования обошлось. С богатырских плеч (под парусиной которые) сняли голову, причем не большой горой, а соломинкой. Никаких тебе «и аз воздам».

    В лицо ударил свет фар. Успели оба: Петр Леонидович - шагнуть в сторону, неведомый шофер - затормозить. С визгом тормозов, со скрипом, с противным запахом горелой резины.

    - Господин Кондратьев? Петр Леонидович?

    Старик вытер ладонью слезящиеся глаза и еле удержался, чтобы не хмыкнуть. Горе вам, маловеры! Вот и «аз воздам» прикатил - на «шестисотом» «мерсе».

    - Господин Кондратьев?

    Мельком подумалось, что «господин» в устах неизвестного звучит не слишком уверенно. Кажется, «гражданин» для него привычнее. Или даже «гражданин начальник».

    - С кем имею честь?

    На этот раз не сдержался. «С кем имею честь?» - сухо и ровно спросил отец, когда дверь рухнула под ударами прикладов...

    - Зинченко, Борис Григорьевич.

    Оставалось вновь, в который раз за вечер, оценить обстановку. Темно, пусто, безлюдно. У входа в кинотеатр сиротливо застыла, обнявшись, поздняя парочка. Возле тира - ни души. Те двое внутри, не иначе в сейфе роются, клад ищут. И, наконец, Зинченко Борис Григорьевич выглядывает из раскрытой дверцы «Мерседеса». Бородат, широкоплеч, лицо...

    Не рассмотреть, темно.

    - Что вам угодно, сударь?

    Все-таки переборщил. Бородатый с недоумением поднял голову, решив, вероятно, как и давешний амбал, что слух начинает шалить. Простые советские тирщики, краса и гордость развлекательного сектора, таких слов и в таком тоне обычно не употребляют. А с тирменами Борис Григорьевич не встречался. Ничего, пусть привыкает!

    - Угодно? Да, в сущности... Может, поговорим в машине?

    Петр Леонидович чуть было не согласился. Разницы никакой, что в машине, что на холодной пустой аллее. Внезапно вспомнились слова лейтенанта Карамышева: «Первое дело в разговоре что? Место! Чтобы ты вроде как дома, а он - наоборот. Значит, счет уже в твою пользу. Понял, старшой?».

    - Поговорим здесь, господин Зинченко. - Старик без особой нужды поглядел в темное, затянутое тучами небо. - Здесь...

    Теперь обождем, пока гость выберется из машины. Тоже небесполезно: посуетится перед разговором, неудобство ощутит. Дверь «Мерседеса» пошире, чем у «Запорожца», но для крупногабаритного Бориса Григорьевича узковата будет.