- Я таких, как ты, - доверительно сообщил Жирный, тряся щеками. - Знаешь, что я таких, как ты?

    Улетая спиной назад, Данька успел подумать, что пусть спиной, пусть назад, лишь бы подальше от глазок-буравчиков Жирного - не свинских, волчьих. Еще лучше было бы долететь вот так до троллейбусов и впрыгнуть в уходящую «двойку» или разбиться насмерть, избавившись от любых забот.

    Долго думать о приятном не получилось: он врезался в кого-то и оказался на земле.

    - 3-зохри м-моро, - непонятно охнули под Данькой.

    Спихнув мальчишку в кусты, неудачливый прохожий встал на четвереньки и обернулся заикой Артуром, сменщиком дяди Пети. Мотая головой, Артур кашлял и отдувался. Вставать на ноги, судя по всему, он не собирался. К штанам и куртке обильно прилипли листья, левый рукав треснул по шву на плече.

    «Сейчас он защитит меня. - Воображение истерически рисовало одну дивную, спасительную, невозможную картину за другой, пытаясь отгородиться от реальности, жуткой, как вздох серого волка над поросячьим домиком из соломы. - Он бывший «афганец», десантник или каратист, или Жирный испугается, что Артур сломал руку, и убежит, или здесь пройдет наряд милиции... »

    Кодла ржала и тыкала в Артура пальцами.

    - Офигенно извиняюсь. - Жирный с насмешкой кивнул хромому сменщику. - Мы тут по-дружески бабки решаем. Желаю идти мимо.

    На щеке Жирного алел свежий прыщ. Данька до одури жалел, что винтовка осталась в тире. Уж в этот прыщ он всадил бы пулю точнее, чем в мишень-монетку.

    - Зох-хри м-моро, - повторил Артур, садясь назад, прямо в лужу.

    За его спиной кончался асфальт и начиналась трава. Сменщик, не глядя, протянул руку, нашарил в траве ржавую гайку и засветил Жирному в лоб.

    - Т-вою м-мать! - Жирный, заикаясь, в свою очередь сел на ступеньки входа в кафе, словно решил во всем подражать Артуру. Он взялся за лоб: осторожно, как берутся за любимую мамину чашку из китайского фарфора, подозревая, что чашка треснула, а мама на подходе. - Тв-в-вою-ю... С-сука! Ах ты с-сука! Ты-ы...

    Прямо со ступенек он быком кинулся на обидчика: смести, втоптать, сесть сверху и многократно наплевать в подлую харю. Это он умел. На школьном дворе, во время перемен или после футбола, Данька не раз убеждался, до чего же хорошо Жирный умел это делать. И, стоя в толпе восхищенно ахающих сверстников, никогда не желал из зрителя превратиться в участника экзекуции.

    «Конюшенко, - вспомнилось не пойми к чему. - Фамилия Жирного: Конюшенко».

    Имя не вспоминалось.

    - П-педер, - сказал Артур. - П-педер сухт-те...

    И кинулся навстречу массивной туше - маленький, согнутый в три погибели, грязный, будто ошалевший пес под грузовик.

    Когда столкновение казалось неизбежным, сменщик извернулся, уступая дорогу, и воткнул худое плечо Жирному в брюхо. Брюхо содрогнулось. Жирный, по инерции продолжая движение, сдулся пузырем, в который ткнули кривой иглой. Или нет, такие пузыри Данька видел, когда отец с дядей Левой ели вяленую воблу: к пузырю подносилась спичка, тот лопался и чернел, обугливаясь, а по комнате разносился запах паленого.

    Вонь горящих листьев - дворники жгли осенние горы листвы за аттракционами - лишь усилила сходство.

    Ноги у Жирного заплелись, Артур вцепился противнику в левую брючину и сильно дернул. У сменщика сейчас все стало наоборот: лицо, вырезанное из углов, расплавилось, потекло, сделалось лужицей горячего парафина, бессмысленной и придурковатой, а вялые руки-рыбы вдруг хищно щелкнули клыками голодной щуки, вырвав клок из тонких джинсов «Milton's».