Примерно в 120 году нашей эры Герон Александрийский изобрел устройство, названное эолипил — простой паровой двигатель, который мог открывать двери в храме; римляне его также показывали как игрушку. Рим так и не понял, какой потенциал в нем заключен. Не обладая способностью видеть душу и проникнуть в реальность технологии, современная наука находится еще дальше от понимания правды человеческой жизни, чем римляне — от понимания паровой энергии.

Если опыт, полученный от жизни, подобной моей, является истинным, то у нас есть две формы: одна активная, внедренная в физическое тело, и другая, погруженная в созерцание, продолжающая жить после смерти тела в энергетическом состоянии. Я верю, что сознание путешествует из одного аспекта в другой, однако оба являются частью физической реальности. Душа в полной мере есть часть природы, но человеческая смерть — это переход в другую форму; так гусеница становится бабочкой.

Для меня физический мир много богаче, чем определение механической модели реальности. Я не верю, что в религиозных традициях вроде истории Озириса, продолжающихся в обещаниях Христа, есть нечто сверхъестественное. Они рассказывают о жизни в физическом мире в той форме, что ведет к сохранению индивидуальности, когда тело умирает, а сознание переходит в энергетическое состояние.

От Озириса к Христу — но, возможно, истории о воскресении не отражают древнюю науку души, потерянную из-за нашего усиливающегося внимания к физическому миру, что делает нас слепыми в отношении души, тем самым лишая бога. В результате мы не в состоянии увидеть самый главный аспект нашего существования.

Как результат изменения приоритетов, мы больше не живем, чтобы умереть, а живем, чтобы жить. Конечно, на поверхности это кажется куда более привлекательным. Но только на поверхности. Если принять постулат, что смерть не имеет смысла, то и жизнь не имеет никакой цели.

Мне кажется, это приводит к тому, что большинство из нас совершенно не готово к смерти. В конце концов, мы переходим в другой мир в полном смятении, цепляясь за остатки физической жизни. Также это приводит нас к фантастической одержимости материальным существованием и привычкой к постоянному потреблению.

Любопытно поразмышлять о тех трудностях, с которыми встретятся многие люди, когда попадут на другую сторону. Христиане не найдут святого Петра, мусульман не встретят танцующие девственницы — за исключением, возможно, женщин. Или возьмем, к примеру, таких людей, как Жан-Поль Сартр или Ницше, чье смущение будет просто фантастическим. Истина, как я подозреваю, состоит в том, что после смерти мы обретаем иную жизнь, но она оказывается самой обычной. По большей части, она предлагает невероятно точную реконструкцию нашего физического опыта, что позволяет подняться над процессом, посмотреть на себя с полнейшей объективностью и вознестись в невероятные сферы.

Именно это и происходит в «Точке Омега» с огромным количеством людей, которые возносятся в таинственную высшую реальность. Дэвид Форд до конца не понимает, что с ними происходит или почему это не происходит с ним, и упорно продолжает идти своим путем, пытаясь найти смысл собственной миссии.

Определенные части Библии и традиции древней египетской религии предполагают, что когда-то существовало более полное понимание другой реальности и что это могло быть связано с утерянной наукой души. Среди наиболее значимых документов Библии, евангелия суть хроники того, как жить и умереть в состоянии сострадания и прощения, которое позволяет нам отринуть заботы физической жизни, не цепляться за них и вернуться в это состояние — судьба, имеющая тошнотворный вкус, если ты понимаешь, какие невероятные возможности перед нами открыты.

Вот почему, в «Точке Омега» Христос представляется ученым. Я думаю, что так оно и было, и его чудеса отражают не сверхъестественное могущество, а научные знания о принципах существования энергетического мира и умение их применять к физической реальности, исцеляя и бросая вызов смерти.