|
— Выброс щас, — сказал я тихо, — а эти тут. Аспирин нахмурился, потом взял клетку и живо потащил к выходу. Мы с Соболем бросились за ним. — Аспирин, ты что, хочешь их наружу выставить? — поинтересовался Соболь. — А чё, здесь их оставлять, чува-ак? А если им во время выброса этот аппарат по барабану? Я аж челюсть отвалил: — Ты это… Аспирин, наглотался, может, чего? А деньги? — Нет, чува-ак. Это ты, похоже, чего наглотался. Тут Соболь задумчиво поддержал Аспирина: — Ты, Упырь, послушал бы. Еще ни один сталкер в здравом уме не переживал выброс в одном бункере с мутантами. Постоят за дверью, что им сделается. Тут снаружи за шифером послышалось робкое «абанамат», и Аспирин зашелся в истеричном хохоте: — А давай, чува-ак, еще сюда мутантов позовем, чтоб всем нескучно было! Вон уже и твоя подруга подтянулась! Я мрачно двинул его кулаком, да так, что Аспирин выронил клетку. Клетка хрястнулась об пол, но, по счастью, не развалилась. Бюреры внутри жалобно захныкали. Скучали, поди, по своему уютному поезду. И тут у меня перестало ломить кости. Потому что началось. Но начался вовсе не выброс, а ливень. Самый банальный ливень. И кости у меня ломило, видать, к перемене погоды. — Это и есть выброс? — спросила Вероника Сергеевна. — Это дождь, — угрюмо ответил я. — Очень сильный, правда. Выброса пока нет, я малость ошибся. Картина была маслом — за стенкой хныкала и плаксиво бормотала псевдоплоть, в клетке столь же безутешно ныли бюреры. Мы стояли втроем и пялились друг на друга, как идиоты. — На самом деле никуда бы они не исчезли, — сказал Аспирин крайне обиженным голосом. — Они же в клетке. А ты меня, гад, кулаком. — А если бы уперли? — Кто?! Зомби?! Излом?!! Пошел ты на хрен, чува-ак, — еще сильнее обиделся Аспирин и ушел, расстроенный, досыпать. На счет кулака я не особо горевал — пусть считает, что мы поквитались с ним за стычку у самолета. Я выглянул сквозь щель в дверном заграждении, но ничего толком не увидел, только в лицо пахнуло дождем и сыростью. Судя по звуку, ливень был проливнющий и теплый: под таким хорошо бегать с голой задницей, напившись водки, где-нибудь за городом, на травке, возле речки… По крыше барабанило, но нигде не текло — щели между перекрытиями строители заделали на славу. Подкрался Петраков-Доброголовин, хотел, видимо, поблагодарить за то, что я не выкинул на мороз его родимых карликов, но не решился и убрел. Остальные преимущественно спали. Бернштейн громко стонал — то ли притворялся, то ли в самом деле мучался от ожогов. Поделом ему, собаке. В свете корытного костра блестели злобные глазки гнусной капитанши, видать, сон к ней не шел, выдумывала, как бы отомстить. Ох, нажил я себе неприятностей на старости лет… Ведь в самом деле — куда ее теперь? Воскобойников, тот ладно, рапорт свой напишет, да еще и напишет ли. А эта не уймется. |
