|
При всей своей предвзятости, Зубавин объективно признал, что Блинков делает все, что может, хотя и чуточку меньше, чем на его месте делал бы другой, например, тот же Анисимов, который не десять‑двенадцать минут, как положено по наставлению, а все полчаса не покидал бы зону обледенения.
Всякий раз, как Блинков возвращался, Зубавин вызывал для доклада Савича. На неприступного, избалованного всеобщим поклонением знаменитого «ветродуя» было жалко смотреть. Непоправимая ошибка в прогнозе сбросила его с пьедестала: за несколько часов он сгорбился, постарел и сник. Зубавин разговаривал с ним нарочито спокойно и уважительно, будто ничего и не произошло, но Савич все понимал и смотрел на него виноватыми, как у собаки, глазами. Ничего утешительного он предсказать не мог. Тщательный анализ спутниковой информации подтверждал, что в обширном районе Карского моря зона обледенения может сохраниться надолго. По‑видимому, дня на три‑четыре, вряд ли меньше.
Зубавин мучительно колебался.
Где‑то совсем рядом, быть может, в какой‑нибудь пол‑сотне километров, гибнут, ждут немедленной помощи люди!
Но летчики очень устали, реакция их притупилась, и как бы они сами не оказались в роли спасаемых. И хотя Блинков, не простивший оскорбительного предложения «забить козла», готов был к очередной попытке, Зубавин сознавал, что разрешить ему испытывать судьбу в столь сложных условиях он не имеет ни служебного, ни морального права.
Противоречие казалось неразрешимым, и Зубавин, терзаясь, приказал временно поиск прекратить.
Экипаж ушел отдыхать.
В течение нескольких часов поступили две радиограммы.
В первой из них, подписанной начальником управления Сазонтовым, новости оказались обескураживающие. В одной из попыток пробиться к Среднему обледенел и сел на вынужденную в километре от мыса Челюскина борт 03118. Завершились неудачи и две другие попытки. Прогноз синоптической службы остается крайне пессимистичным, и посему Блинкову необходимо соблюдать особую осторожность. Если же продолжение поисковой операции в данных условиях невозможно, Блинкова следует отправить в запланированный рейс на СП, где синоптическая обстановка по‑прежнему благоприятная, с тем, чтобы возобновить поиск по его возвращении. Этот вопрос Зубавину, Савичу и Блинкову рекомендовалось решить на месте.
Что ж, ожидаемая, деловая и, бесспорно, логичная рекомендация: зачем Блинкову простаивать?
Но Зубавин не спешил восторгаться этой логикой. Во‑первых, потому, что Савич может еще раз ошибиться и облачность уйдет не через три‑четыре дня, а сегодня; во‑вторых, потому, что если синоптическая обстановка изменится, или на СП, скажем, поломает полосу, Блинков возвратиться на Средний не сможет; и, в‑третьих, вышеуказанная логика ему вообще не нравилась сама по себе. Было в ней что‑то от бухгалтерии, к которой Зубавин, как и все авиаторы, испытывал традиционное недоверие и даже недоброжелательство, ибо она брала в расчет все, что угодно, кроме презираемых ею эмоций.
В данном же случае эмоции Зубавин ставил куда выше расчета. Пока Ил‑14 находится на Среднем, шанс у Анисимова есть. Улетит Блинков на СП – увезет с собой не только картошку, но и этот самый шанс.
В том, что Блинкова нельзя отпускать, окончательно убедила его вторая радиограмма, вернее, ее истолкование, сделанное Пашковым. В переданном с Диксона списке пассажиров борта 04213 значились фамилии Белухиных. Если Зубавин знал супругов понаслышке, то Пашков – лично и очень хорошо. Много лет они под его началом зимовали на Голомянном, потом обосновались на станции Стерлегова, но с праздниками всегда поздравляли и рыбку с оказией посылали. Ход размышлений Пашкова был такой: Белухин, человек любознательный и заядлый охотник, за годы зимовок на Голомянном объездил на собаках многие острова, в том числе и те, что находились в квадрате поисков. Следовательно, он вполне мог вывести людей на один из этих островов, скорее всего на Медвежий, Треугольный или Колючий, где до сих пор стоят охотничьи избушки. |