Монстр шумно вздохнул и покачнулся. Стоять было тяжело. Он прилёг, поджав лапы под себя. Прикрыл глаза — почему-то сильно хотелось спать. Уже начав видеть образы одного из тех странных, непонятных снов, где он был другим, странным, слабым и занимался всякими непонятными делами, вместо того, что бы искать пищу, монстр заметил странное серебристое свечение справа от себя. Какая-то туманная дымка, едва видимая дымка…

Толеран запустил все молекулярные манипуляторы какие имелись в наличии и теперь осторожно соединял их с наименее пострадавшими участками мозга существа. Когда оно прыгнуло, он просто отскочил в сторону, ускорив метаболизм организма, тем сжав объективное время в соотношении десять к одной единице субъективного. Когда существо опустилось на лапы, манипуляторы уже проникли сквозь его череп. А когда оно сделало первый вдох, они уже соединились с основными участками мозга, и существо было погружено в сон. Толеран поступил так по причине того, что существо могло быть мутантом не животного происхождение. И как оказалось, он был прав — существо было мутацией человеческой, а не животной единицы.

Он закончил работу по соединению с мозгом существа. Аналитические системы занялись сбором информации. Системы зрения зафиксировали движение в 15,7 метра от него. Металлическая рука поднялась, вывернулась под невозможным, для органического существа, углом и выплюнула сгусток горячий плазмы. После алой вспышки и грохота рушащихся руин, движение прекратилось. Толеран продолжил сканировать местность, не мешая работе автоматических систем…

Генрих кричал — хайль! Преданно взирая на величественную фигуру своего фюрера, принимавшего этот парад с трибуны, что высилась над всем вокруг. Для создания этой трибуны специально переделали крышу и один этаж высотного здания на Бюргер-штрассе. Тысячи немцев стояли тут сейчас: фронтовики, бойцы тыловых частей, солдаты не арийских подразделений, солдаты боевых частей СС и даже простые граждане города. Тут были все, все кто искренне радовался наконец-то одержанной победе! Победе, что объединила весь мир под флагом Третьего Рейха! Военная мощь Германии подчинила тех, кто не желал подчиниться, а её не обыкновенная мощь и абсолютно верная идеология, подчинила других, даже без войны! Японский император сам попросил фюрера принять из его рук, власть над народом Японии…, Генрих быстро выбросил из головы эту мысль, что бы не портить себе настроение. Желтозадые макаки теперь считались гражданами новорожденной империи, а это было просто отвратительно! Гордые арии должны считать этот человеческий шлак, равными себе…, мерзость. Как истинный ариец, он это понимал. Но, видимо, Великий Фюрер, знал что-то чего не знали такие как он и потому приходилось мириться с этой ситуацией…, хотя, и было очень унизительно даже просто говорить со всеми этими славянами, французами, жёлтыми, другими обезьянами и выродками…

Слёзы текли непрерывно. Генрих ничего не мог с собой поделать, да и не пытался — эти слёзы нельзя было остановить. Он шёл, как ветеран, как полный кавалер Железного Креста, почти во главе траурной процессии. В парадном кителе, со всеми своими медалями, с трудом удерживая рыдания, не сумев сдержать лишь выражение бесконечной скорби на лице и потоки горючих слёз, он шёл, провожая своего фюрера. Отсюда он не видел его воскового лица, столь же волевого, как и тогда на трибуне в день Парада, но отчётливо видел белоснежный гроб, который на своих плечах несли генералы Вермахта. Сотни лиц и на всех лицах слёзы…

Генрих пригнулся. Пули свистели над самой головой, и пригнулся он инстинктивно. Только сейчас от этого особого толка не было — слишком открытая местность. Но выбора тоже не было. Если высоту не возьмут сейчас, её не возьмут никогда. Очень не хватало танков, но ждать их подхода значило проиграть всю эту компанию. А в боях за эту высоту и так погибло слишком много людей.