— Так тогда вы покинули особняк. Вас не попросили остаться, чтобы присмотреть за матерью и ребенком?

   — Нет, миледи. Служанка, иностранка, как и ее госпожа, знала пару вещей о рождении. Она должна была знать, так как это она пыталась принять роды, пока меня не привезли. Мне заплатили и отослали. — Повитуха выпятила губу, пока говорила, как будто в негодовании за то, что ее отпустили, когда она, несомненно, рассчитывала на несколько дней услуг няньки за дополнительную плату.

   — А затем?

   — Ну я спустилась по лестнице. Снаружи меня встретил мужчина, который должен был проводить меня до дома. Пока я садилась позади него, я почувствовала вонь.

   — Вонь?

   — Это было как горящая плоть, я клянусь. Тогда я посмотрела наверх, и черный дым валил из дымовой трубы.

   Леди Маргарет нахмурилась:

   — Не могло это быть чем-то другим, то, что вы почувствовали? Огонь из кухни, скажем?

   Женщина покачала головой, почти сбросив свой головной убор.

   — Я бы сказала, что нет, миледи. Это нельзя ни с чем спутать. Это было больше похоже на... на...

   — Тихо, — сказала леди Маргарет, обрывая ее королевским жестом.

   В комнате наступила тишина, прерываемая только скрипом пера писца по пергаменту. Он прекратился, когда он записал то, что она сказала. Изабель ждала, что мать короля продолжит. Когда та не стала, она тихо прочистила горло.

   — Да, леди Изабель? — сухо сказала леди Маргарет.

   — Могу ли я задать вопрос?

   Разрешение было дано взмахом маленькой руки. Изабель сразу же повернулась к повитухе:

   — В камине уже горел огонь?

   — Да, горел. Это была туманная и дождливая ночь, сырая и промозглая, хотя было лето. Хорошо было развести огонь в такой комнате. Я люблю, когда у меня под рукой есть горячая вода, видите ли, чтобы согреть руки, прежде чем приступать к работе.

   — Так он горел все время. Вы удалили детское место, как вы сказали. Что вы сделали с ним?

   — Ну ничего. Оно отошло и было оставлено с окровавленными тряпками и прочим. Это была работа служанки прибирать комнату. После, я имею в виду.

   — Разве она не могла бросить тряпки и все остальное в огонь? Мог запах быть от сожжения детского места?

   Женщина широко распахнула глаза:

   — Ну... ну, я предполагаю, могло быть и так. Но я больше не слышала младенца.

   — Младенец, должно быть, спал. Разве было так необычно не слышать его?

   Женщина медленно покачала головой:

   — Нет, на самом деле, так как роды были такими тяжелыми. Что было необычно, так это то, что джентльмен пришел и забрал его, видите ли.

   — Была ли у вас какая-нибудь причина считать, что Брэсфорд может лгать? Было ли что-то сказано между ним и леди, что заставило вас думать, что новорожденному может быть причинен вред?

   — Я не могу этого сказать сейчас, когда думаю об этом.

   — И все же вы сразу же подумали, почувствовав запах горящей плоти, что младенца убили? Что насчет мужчины, который привез вас? Он тоже заметил это?

   Лицо женщины прояснилось:

   — О, это был не тот, кто раньше. Это молодой Том Крокер, сын старого Тома, привез меня в Холл, знаете. Человек, который отвез меня домой, был другой мужчина, которого я не видела раньше,

   на вид джентльмен. Но он почувствовал вонь, точно. Он первым ее почуял, спросил, что я думаю и сказал, что странно чувствовать такое в летнюю ночь.