Ее ресницы упали вниз, но он успел заметить вспышку ясного осознания в живой зелени ее глаз.

   — Мне не хватило терпения.

   — Или послушания, в котором ты клялась перед священником.

   — Мужское самомнение, я считаю. На мессе в прошлое воскресенье тот же священник заявил, что женщины являются низменными существами чрезмерных страстей и бесчестия. Если нам отказывают в чести, тогда зачем беспокоиться о клятве, которую мы не выбирали?

   — Твои страсти чрезмерны, милая жена?

   Он был награжден тем, что она подняла глаза с гневным взглядом.

   — Это было описание священника, не мое. Ты хочешь услышать, чем я занималась, или нет?

   Он хотел, но это было второстепенное желание после тех желаний, которые роились в его мозгу. Подняв руку, выражая согласие, он отвернулся; лучше спрятать свидетельство того, что его размышления о ее страстях сделали с его телом.

   Краем глаза он увидел свою узкую кровать и длинную белую полоску шелка, которая лежала в изголовье. Это был рукав от свадебного костюма Изабель, который она дала в знак расположения на турнире. Пропускать его через руки, спать, уткнувшись в него лицом, стало привычкой после того, как он нашел его среди упакованных вещей, которые Дэвид принес ему для удобства. Он все еще был покрыт пятнами его крови, бледно-коричневыми на белом шелке, но в ткани также задержался слабый запах Изабель, запах ее духов и присущей ей сладости. Когда он прижимал его к носу, это успокаивало биение его сердца, или так казалось, и навевало ему распутные сны.

   Его не устраивало, чтобы она догадалась о том, как зависим он стал от этого утешения. Двигаясь не спеша, он подошел к кровати и притворился, что расправляет грязную простыню, в это время пряча шелковый прямоугольник под нее. Повернувшись к ней, он сделал ироничный поклон, предлагая низкую кровать в качестве сидения.

   Она посмотрела на бугорчатый матрац, затем снова отвела взгляд, прежде чем покачать головой:

   — Я лучше постою.

   Это было разумно с ее стороны избегать этого довольно очевидного шага к погибели, подумал он. Он мог легко присоединиться к ней там и покончить со всеми разговорами.

   — Ты знал, — спросила она, поставив кончики пальцев на стол рядом с собой, — что мужчина, который вернул повитуху домой после того, как мадемуазель Жюльет д’Амбуаз родила ребенка, был не из Брэсфорда? Что он был, на самом деле, джентльмен?

   — Джентльмен?

   — Так сказала женщина. Она его не знала, и он ей не назвал своего имени. Кажется, это он вложил в ее голову мысль об убийстве ребенка.

   Он не знал. Даже если у него были идеи насчет того, кто мог провернуть это дело, тем не менее мало что можно было сделать с этим.

   — Что ты хочешь? Я боюсь, дело зашло слишком далеко, так что причины и уловки уже не имеют значения. — Он промолчал, жестом отбрасывая эту тему. — Я вижу, шину сняли с твоего пальца. Он зажил?

   — Верно. — Она посмотрела вниз на него, затем встретилась с ним взглядом; ее был беззащитный и такой ласковый от воспоминаний, что его сердце сжалось. — За это я должна поблагодарить тебя.

   Он мог придумать способы, которыми можно это сделать, но подавил слова, наклонив голову.

   — Не стоит.

   — Хорошо, — согласилась она, сделав быстрый вдох, который поднял ее грудь выше над лифом платья. — Где была я? Леди Маргарет собрала совет, и вот, что выяснилось. Позволь мне рассказать тебе, если тебе будет угодно?

   Она продолжила рассказывать много чего, пока он стоял к ней лицом в маленькой комнате, большинства из этого он не знал.