Время перевалило за полночь, думал он, когда они свернули с главной дороги, пропетляли некоторое расстояние по заросшей тропинке и замедлили шаг, приблизившись к каменной сторожке у ворот. Она принадлежала затемненному зданию, которое возвышалось над ней, на вид небольшому замку, такому древнему, что он стоял в руинах. У него была каменная крепостная стена, укрепленная насыпью, и подъемный мост, который перекрывал сухой ров. Никто не помешал им проехать, ни прозвучали трубы, и никто не вышел их встретить.

   Копыта лошадей простучали по прогибающимся доскам подъемного моста, и они нырнули под зубчатую опускающуюся решетку, которая, казалось, скорее пронзит любого наездника, чем даст ему войти. Неровное пламя единственного факела освещало путь во двор замка с грубыми каменными стенами. В его центре было большое двухэтажное каменное здание с зубцами и с бойницами вместо окон. Башни с конусообразными крышами охраняли каждый из его передних углов, и каменные ступени поднимались к центральному входу. Никаких попыток смягчить природу защитного бастиона предпринято не было, никаких действий, чтобы сделать это место более комфортным для жизни. Это было место, чтобы отваживать всех приезжающих или чтобы держать в плену тех, кого хотел хозяин.

   Факел, который бросал оранжево-желтый свет на двор, был закреплен в кольцевидном держателе рядом с прочным входом, освещая бронзовые шляпки гвоздей на широкой двери и выбоины на высоких каменных ступенях, где проходили тысячи сапог. Этой крепости было по крайней мере три сотни лет, возможно, больше. Она могла служить убежищем во время последних тридцати лет войны, но деревня, которую она, безусловно, защищала, видимо, исчезла, уничтоженная чумой или голодом, так что у нее больше не было предназначения.

   Рэнд так резко остановился во дворе, что Тень встал на дыбы. Успокоив коня твердой рукой, он оглянулся вокруг. Никакого движения: ни часового, ни одного воина или крепостного. Не развивалось никакого флажка, который показал бы, кому принадлежала цитадель, так же не было видно или слышно какого-нибудь животного.

   Его сердце громко стучало о стенки груди. Каждое чувство обострилось до почти болезненной бдительности.

   Тут внезапно ему пришел на ум вопрос, который лежал наполовину оформленный в уголках его сознания с того момента, когда он открыл послание мадемуазель Жюльет. Если она была пленницей с того времени, как покинула Брэсфорд несколько недель назад, как она узнала, что надо направить свою просьбу в Вестминстер?

   — Где все? — спросил он, оборачиваясь в седле, чтобы посоветоваться со своим проводником.

   Мужчины больше не было позади него. Он остановился как раз за воротами. Сейчас, развернув своего коня, проводник поскакал обратно под опускающуюся решетку, его локти хлопали по бокам. Копыта лошади процокали по подъемному мосту, затем он скрылся в темноте.

   Тишина навалилась на Рэнда. Он сидел, оглядываясь вокруг еще мгновение, замечая осыпающиеся укрепления цитадели, просевшие деревянные ворота, встроенные в заднюю стену, старые листья, гниющую солому и старый лошадиный навоз, который остался на нижних ступенях. Спешившись, он снял уздечку с головы серого и провел его к лошадиному корыту, полному дождевой воды. Он оставил его там, а сам осторожно поднялся наверх к тяжелому входу и постучал.

   Никто не вышел.

   Место было слишком тихим, как будто никого не было здесь в течение нескольких лет. Несмотря на это факел, горящий рядом с его правым плечом, оставляющий копоть и смолу на стене, служил сигналом. Инстинкт Рэнда говорил ему: это ловушка, лучшее решение — бежать, как сделал его проводник.

   Рэнд не мог этого сделать. Если существовал хоть какой-то шанс, что мадемуазель Жюльет и ее младенец заточены в этих осыпающихся руинах, он не мог покинуть ее.