В новой типографии мы печатаем самые разные тексты, стихи, прозу, романы. Директор издательства часто приходит проверять нашу работу. Однажды он кладет передо мной мои собственные стихи, которые он нашел на полке:

– Это что такое? Чьи это стихи? Кто такой Клаусс Лукас?

Я начинаю что‑то бормотать, потому что, вообще, я не имею права печатать личные тексты:

– Это мое. Это мои стихи. Я печатаю их в нерабочее время.

– Вы хотите сказать, что вы – Клаусс Лукас, автор этих стихов?

– Да, я.

Он спрашивает:

– Когда вы их написали?

Я говорю:

– В последние годы. Я написал еще много других стихов, до этого, в молодости.

Он говорит:

– Принесите мне все, что у вас есть. Приходите завтра ко мне в кабинет и принесите все, что вы написали.

На следующее утро я прихожу со своими стихами в кабинет директора. Это несколько сотен страниц, может быть, тысяча.

Директор прикидывает пакет на вес:

– Столько стихов? Вы никогда не пробовали их публиковать?

Я говорю:

– Я никогда об этом не думал. Я сочинял для себя, чтобы чем‑то заняться, это было развлечение.

Директор смеется:

– Развлечение? Ваши стихи не самая забавная вещь. Во всяком случае те, что я уже прочел. Но может быть, вы в молодости были веселей?

Я говорю:

– В молодости – наверняка нет.

Он говорит:

– Это правда. В то время жизнь была совсем невеселая. Но после революции многое изменилось.

Я говорю:

– Но не для меня. Для меня ничего не изменилось.

Он говорит:

– По крайней мере, теперь мы можем напечатать ваши стихи.

Я говорю:

– Если вы так думаете, если вы так считаете, публикуйте. Но я прошу вас никому не сообщать ни мой адрес, ни мое настоящее имя.

* * *

Лукас вернулся и снова ушел. Я его прогнал. Он оставил мне свою незаконченную рукопись. Я сейчас ее дописываю.

Человек из посольства не предупредил меня о своем визите. Через два дня после посещения брата он позвонил в мою дверь в девять часов вечера. К счастью, Мать уже легла. У этого человека кудрявые волосы, он худ и бледен. Я провожу его к себе в кабинет:

– Я плохо говорю на вашем языке, поэтому не сердитесь, что я выражаюсь так неловко. Ваш брат, то есть человек, называющий себя вашим братом, Клаус Т., сегодня покончил с собой. Он бросился под поезд в четырнадцать часов пятнадцать минут на Восточном вокзале, в тот момент, когда мы хотели его репатриировать. Он оставил у нас в посольстве письмо для вас.

Он протягивает мне конверт, на котором написано: «Передать Клауссу Т.».

Я вскрываю конверт. На почтовой открытке я читаю: «Я хотел бы быть похороненным рядом с нашими родителями». Подпись: «Лукас».

Я протягиваю открытку служащему посольства:

– Он хочет, чтобы его похоронили здесь. Служащий читает открытку, спрашивает:

– Почему он подписывается «Лукас»? Он действительно был вашим братом?

Я говорю:

– Нет. Но он так верил в это, что я не могу ему в этом отказать.

Служащий говорит:

– Странно. Два дня назад, после поездки к вам, мы спросили у него, нашел ли он кого‑нибудь из своей семьи. Он ответил «нет».

Я говорю:

– Это правда. Между нами нет никакого родства.

Служащий спрашивает:

– Вы все же даете разрешение похоронить его рядом с вашими родителями?

– Да. Рядом с Отцом. Это единственный умерший человек в нашей семье.