Ну а после он снова
повернулся к нам и сказал, что это хорошее распределение и что если Джим
согласен, то и мы тоже согласны. Джим сказал, что он согласен.
Тогда Том отмерил наши две десятые на корме, а остальные отдал Джиму. Джим
страшно удивился при виде того, какая огромная часть песку пришлась на его
долю и какая маленькая на нашу. Я, говорит, очень рад, что вовремя
высказался и попросил отменить первое распределение, потому что, мол, даже
и теперь на мою долю приходится больше песку, чем удовольствия.
Мы принялись за дело. Ох, и жарко же нам стало! Пришлось передвинуться в
более прохладную погоду, потому что выдержать было просто невозможно. Мы с
Томом сменяли друг друга - пока один работал, другой отдыхал; но беднягу
Джима сменить было некому, так что вся эта часть Африки промокла от его
пота. Нам было так смешно, что мы даже не могли как следует работать, и
Джим все время беспокоился, что с нами такое стряслось, так что нам
приходилось всячески изворачиваться и придумывать разные причины - не
очень-то убедительные, но для Джима все сойдет, он всему верил. Когда мы
покончили с работой, то просто чуть не померли - не от усталости, а от
смеха. Джим тоже чуть не помер - он так замаялся, что нам пришлось по
очереди сменять его, и он благодарил нас как только мог. Сидит он на
планшире, вытирает пот и говорит, что мы очень добры к бедному старому
негру, и он никогда нас не забудет. Джим - он всегда был самым благородным
негром на свете и всегда благодарил за любую мелочь, какую для него
сделаешь. Он только снаружи был черным - внутри он был белый, ничуть не
хуже вас.
ГЛАВА XII
ДЖИМ В ОСАДЕ
Теперь вся наша еда была здорово приправлена песком, но, когда есть
хочется, это не страшно, а ежели ты не голоден, тогда все равно есть
неохота, - и потому горсточкой песку каши не испортишь, я так понимаю.
Наконец, держа курс на северо-восток, мы добрались до восточного края
пустыни. Далеко на горизонте, в мягком розовом свете, у самого края песков
мы увидели три остроконечных крыши вроде палаток, и Том сказал:
- Это египетские пирамиды.
У меня сердце так и запрыгало. Понимаете, ведь я тысячу раз видел их на
картинке и слышал, как про них рассказывали, но когда мы вдруг на них
наткнулись и поняли, что они настоящие, а не одна только выдумка, у меня
от удивления прямо дух захватило. Правда, очень странно: чем больше ты
слышишь о каком-нибудь замечательном, чудесном и важном предмете или
человеке, тем больше они - ну как бы это получше выразить? - расплываются,
что ли, или превращаются во что-то большое, неясное и волнистое - один
только лунный свет, и больше ничего существенного. Так всегда бывает с
Джорджем Вашингтоном, и то же самое с этими пирамидами.
И потом, мне всегда казалось, что те, которые про них рассказывали, просто
врут. Однажды к нам в воскресную школу явился один человек, принес
картинку, на которой были нарисованы пирамиды, и сказал, что самая большая
пирамида занимает тринадцать акров, а высотой она почти в пятьсот футов -
настоящая крутая гора, сложенная из каменных глыб величиной в большой
комод, которые лежат ровными слоями, вроде ступенек лестницы. Понимаете,
тринадцать акров под одно строение! Ведь это же целая ферма. Если б это
было не в воскресной школе, я бы подумал, что он врет, и когда я оттуда
вышел, я так и решил. Он еще говорил, что в пирамиде есть дыра и что в нее
можно войти со свечкой, а потом подняться наверх по длинному покатому
тоннелю и наконец попасть в большую комнату в самом брюхе этой каменной
горы, а там ты найдешь большой каменный ящик, в котором лежит царь, и ему
четыре тысячи лет. |