|
Кнопки имеют одну форму, а шпенек - другую, но это не важно. - Не важно, раз у них одна и та же сила. - Прекрасно. Какая сила в свечке и в спичке? - Огонь. - В обеих одна и та же? - Конечно. - Прекрасно. Допустим, я поджигаю спичкой столярную мастерскую, что будет с мастерской? - Она сгорит. - Ну а если я подожгу свечкой эту пирамиду - сгорит она или нет? - Ясно, что нет. - Отлично. Итак, в обоих случаях огонь один и тот же. Почему же мастерская горит, а пирамида нет? - Потому что пирамида вообще гореть не может. - Ага! Ну а лошадь вообще летать не может! - Вот так здорово! Посадил-таки его Гек в лужу, говорю я вам! Эх, и угодил же он в ловушку! Эх... Да... Тут Джим чуть не задохся от смеха и уж больше ничего сказать не мог. А Том страшно рассвирепел, видя, как я уложил его на обе лопатки да его же доводами разбил в пух и прах. Он только и мог сказать, что всякий раз, когда мы с Джимом начинаем возражать, ему за весь род человеческий краснеть приходится. Ну а я ничего не сказал, я и так был вполне удовлетворен. Когда мне удается заткнуть кого-нибудь за пояс, я никогда не похваляюсь и на его счет не прохаживаюсь, как некоторые. Я тогда думаю, что если б я был на его месте, то не хотел бы, чтоб он на мой счет прохаживался. По-моему, гораздо лучше быть великодушным. ГЛАВА ХIII ДЖИМ ЕДЕТ ЗА ТРУБКОЙ ТОМА Вскоре мы оставили Джима одного летать возле пирамид, а сами полезли в дыру, которая ведет в тоннель, захватили с собой несколько арабов и свечки, и там, внизу, в самой середке пирамиды, мы нашли комнату, а в ней большой каменный ящик, где хранился царь, - в точности, как тот человек в воскресной школе рассказывал. Только теперь царя не было - его кто-то утащил. Но я не особенно интересовался внутренностью пирамиды: я подумал, что там, наверное, водятся привидения, - конечно, не свежие, - ну да мне все равно, я никаких не люблю. Потом мы вышли оттуда, сели на маленьких осликов и проехали немного верхом, потом немного на лодке, а после еще на осликах и наконец прибыли в Каир. Дорога все время была такая ровная и красивая, какой я еще в жизни не видывал. По обеим сторонам росли высокие финиковые пальмы, везде бегали голые ребятишки, а все мужчины были медно-красного цвета, стройные, сильные и красивые. А до чего удивительный был сам город! Улицы - такие узенькие, настоящие переулки - были битком набиты народом. Мужчины - в тюрбанах, женщины - под покрывалами, и все разодетые в яркие, пестрые наряды всевозможных цветов; и никак нельзя было понять, каким образом люди и верблюды ухитряются пролезать в такие узкие щели, но они все же ухитрялись; и кругом были шум и давка. Лавки были тоже такие маленькие, что в них не повернешься, но заходить туда было незачем: лавочник, поджав ноги, сидел на своем прилавке, курил длинную изогнутую трубку, разложив все свои товары так, чтобы можно было достать их рукой, и чувствовал себя как на улице, - все равно проходившие мимо верблюды задевали его вьюками. Время от времени какая-нибудь важная персона проносилась по улицам в своей карете, а впереди бежали разряженные люди, вопили благим матом и колотили длинными шестами всех, кто не уступал дорогу. Вдруг откуда ни возьмись появился султан. Он ехал верхом во главе процессии в таком роскошном наряде, что у всех прямо дух захватило, и все тут же бросились плашмя на землю и лежали на брюхе, пока он не проехал. |
