Да здравствует Мария!

Новые богомольцы прибывали и проходили. Постоянно обновлявшееся течение народа не прекращалось в пестрой, волнующейся толпе; один и тот же напев неизменно раздавался в хаосе звуков. Понемногу ухо стало различать только имя Марии на неясном фоне различных звуков. Гимн заглушал шум. Живые и неутихавшие волны били в стены церкви, накалившиеся на солнце.

Да здравствует Мария!

Мария да здравствует!

В течение нескольких минут Джиорджио и Ипполита растерянно и с удивлением глядели на огромную толпу народа, издававшую отвратительный запах; там и сям мелькали накрашенные лица актрис и завязанные лица ясновидящих. Отвращение сдавливало горло и побуждало бежать прочь, но невиданное зрелище привязывало к толпе и толкало туда, где нищета, жестокость, невежество и обман проявлялись более резко, где крики раздавались громче, где слезы лились обильнее.

— Пойдем поближе к церкви, — сказала Ипполита, заражаясь, по-видимому, пламенем безумия от фанатичной толпы, волновавшейся все больше по мере того, как солнце пекло головы.

— А у тебя хватит на это сил? — спросил Джиорджио, беря ее за руки. — Не хочешь ли уйти отсюда? Мы найдем где-нибудь место для отдыха. Я боюсь, что тебе сделается дурно. Не уйти ли нам отсюда?

— Нет, нет, я сильна, я выдержу. Пойдем поближе к церкви, войдем в церковь. Видишь, все идут туда. Слышишь, как они кричат!

Видно было, что она плохо себя чувствует. Губы ее были искривлены, мускулы лица сокращены, и она теребила пальцами руку Джиорджио, не сводя, однако, глаз с дверей Церкви, окутанной голубоватой дымкой, в которой мелькали время от времени огоньки свечей.

— Слышишь, как там кричат!

Ипполита колебалась. Судя по крикам, можно было подуть, что там происходит драка, что мужчины и женщины душат друг друга или борются в кипящей крови.

— Они молят Божью Матерь о ниспослании им милости, — сказал Кола.

Он не отходил от своих гостей ни на шаг, стараясь все время расчистить им путь в толпе, чтобы им было удобнее продвигаться вперед.

— Хотите пойти туда? — спросил он. Ипполита окончательно решилась.

— Пойдемте, пойдемте.

Старик пошел вперед по направлению к портику, все время работая локтями. Ипполита еле касалась земли, опираясь на Джиорджио, который напрягал все свои силы, чтобы поддерживать и ее и себя. Какой-то старый нищий шел за ними следом и жалобным тоном просил у них милостыню, протягивая руку и иногда даже дотрагиваясь до них. Они видели только эту старческую руку, обезображенную опухолями суставов, не то желтую, не то синеватую, с длинными фиолетовыми ногтями и облупившейся между пальцами кожей; эта рука напоминала руку старой и дряхлой обезьяны.

Они добрались наконец до портика и прислонились к одной из колонн вблизи прилавка торговца четками.

Богомольцы бродили вокруг церкви, ожидая своей очереди войти в нее. Они ходили и ходили без передышки с непокрытой головой, следуя за распятиями и не прекращая пения ни на минуту.

У каждой группы богомольцев было свое распятие и свой вожак. Вожаком всегда был крепкий и сильный человек, постоянно ободрявший своих товарищей воплями и движениями сумасшедшего, толкая в спину отставших, таща вперед утомленных стариков, ругая женщин, которые прерывали на минуту пение, чтобы передохнуть немного. Смуглый великан с пламенными глазами под прядкой черных волос тащил на веревках трех женщин.