Когда Аббас был маленьким, я обожал его. Все стало меняться с тех пор как однажды Тарик Рамадан сказал мне:

— Монолог Гамлета трудный. Раствори это в чашке с чаем…

Началось новое безумное плаванье. На соблазн попался человек, которому было все равно. Источники заработка стали мелеть, и, наконец, вся радость жизни оказалась задушена в безжалостных тисках ломки. Халима говорит:

— Собираешься пустить всю свою зарплату на этот яд и оставить меня одну тянуть лямку?

Какой мерзкий голос, как будто он идет из канализационных труб. Мы стали как два облетевших дерева. Голод стучит в дверь старого дома.

Однажды я сказал ей самодовольно:

— Все хорошо, что хорошо кончается.

— О чем ты?

— Давай оборудуем восточную комнату для игры…

— Что?!

— Будут приходить каждый вечер, мы не будем знать нужды.

Она посмотрела на меня взглядом, не предвещавшим ничего хорошего, и я сказал:

— Аль-Хиляли, аль-Агруди, Шельби, Исмаил. Ты понимаешь, нужно предоставить им все необходимое.

— Это опасное решение.

— Но умное. Сказочная прибыль.

— Нам хватает того, что у нас живут Тарик и Тахия. Мы катимся вниз.

— Мы поднимемся. Только перестаньте кричать, — ты и твой ребенок…

— Мой сын — ангел. Для него это будет кошмаром.

— Да будь он проклят, если посмеет спорить с отцом! Ты портишь его своими идиотскими опасениями.

Она нехотя уступает. Забыла ли она брачную ночь? Удивительно, что люди мечтают освободиться от гнета правительства и в то же время заковывают свои души в невидимые цепи…

* * *

Вот она возвращается. Если бы она не заботилась о доме, то лучше бы совсем не возвращалась. По лицу видно, что неудачно. Я не спросил ее ни о чем. Не замечал ее, пока она не сказала со вздохом:

— Квартира до сих пор заперта…

Чтобы не вступать с ней в разговор, я поздоровался с покупателем. Когда он ушел, она довольно резко сказала:

— Сделай же что-нибудь!

Я был от нее далеко, в своих мыслях, которые не давали мне покоя. Размышлял о том, что правительство сажает нас в тюрьму за свои же неприкрытые преступления. Не оно ли управляет игорными домами? Не оно ли поощряет притоны, ожидающие посетителей? Я в шоке от их действий и против их чудовищного лицемерия. Раздается голос жены, она просит:

— Сходи еще раз к директору.

Я говорю с издевкой:

— Сама к нему иди, он твой близкий знакомый, а не мой.

Она заводится, кричит:

— Господи, прости мать, родившую тебя!

— Она, по крайней мере, не лицемерила, как ты.

Она заохала:

— Ты не любишь своего сына, ты никогда его не любил…

— Я не люблю лицемеров. Но и не стану отрицать, что он нам помогает.

Она повернулась ко мне спиной, причитая:

— Где же ты, Аббас?

* * *

Где Сархан аль-Хиляли? Он вышел и не вернулся. Не мог же он заснуть в туалете? Игра продолжается, и я снимаю свой выигрыш после каждой партии. Где Халима? Разве ей не пора предложить нам что-нибудь выпить?

Я спрашиваю:

— Где директор?

Никто не отвечает. Все заняты своими картами. Чего так ехидно уставился на меня Тарик Рамадан?! Халима должна разносить напитки.

— Халима!

Нет ответа. Я не могу оставить свое место, иначе меня обманут.

— Халима!!!

Гремит мой голос. Но вот она, наконец, подошла.

— Ты где была?

— Разморило…

— Приготовь выпить… Подмени меня, пока я не вернусь…

Я вышел из игрового зала.