Ее коротенькое пальто - расстегнуто, из-под воротника торчит хвостик косы; потрепанный портфель болтается вниз замком, - восьмиклассница Галина явно не в настроении.

День вообще был очень неудачный. Началось с того, что она плохо ответила по математике. Ей, правда, поставили пять, но ведь ясно, что пятерки она не заслужила. Она так и сказала Виктору Никаноровичу. Разве это неправильно? Почему же тогда против нее ополчились девочки? Рая даже сказала: "Ты всегда задираешь нос и, наверное, хочешь, чтобы тебе ставили пять с плюсом!" А затем, после уроков, состоялось классное собрание, и все долго спорили о долге и честности, о помощи и подсказках... Галина сказала, что Клава, ее подруга, поступила нечестно, потому что давала Рае списывать контрольную по химии. И Клава, и Рая обиделись... Нет, день был явно неудачным.

Дома никого не было. Бабушка, наверное, повела Славика на прогулку.

Свернувшись калачиком на диване в своей комнате, Галина раскрыла книгу. Она старалась заглушить чувство недовольства и раздражения, заставляя себя думать о том, что скоро начнется зима, что хорошо будет кататься на лыжах...

Размечтавшись, она уснула. Ей приснилась зима - снежная, веселая, но сон был очень короток: Галина едва успела стать на лыжи, как вдруг поскользнулась и полетела куда-то под гору все быстрей, быстрей, быстрей...

Она испуганно вскинула руки и тотчас проснулась. Теперь ей уже хотелось, чтобы этот сон продолжался. Вероятно, вот так же сладко замирает сердце, когда прыгаешь с трамплина...

Но как крепко ни закрывала она веки, заснуть не удавалось. А тут еще сквозь неплотно прикрытую дверь доносился чей-то приглушенный бубнящий голос... Это, видимо, доцент Жилявский.

- Бу-бу-бу-бу... - передразнила его Галина и отвернулась к спинке дивана.

Интересно, о чем он там бубнит? Он вечно что-нибудь доказывает - кругленький, лысый, с противными масляными глазками. В последнее время он начал приходить слишком часто и, развалившись в кресле, рассуждал обо всем в мире, а затем уходил с Антоном Владимировичем в кабинет и долго вот так о чем-то бубнил.

За дверью на секунду установилась тишина, а затем послышался голос Антона Владимировича. Он звучал как-то странно, - приглушенно, мягко, словно отчим оправдывался. Галина представила себе Антона Владимировича; он, вероятно, прищурил глаза и немного ссутулился - он всегда сутулился, когда оправдывался перед мамой. А Жилявский, наверное, сидит, заложив ногу за ногу, и посматривает искоса, торжествуя.

Вдруг в кабинете кто-то стукнул кулаком по столу, так, что задребезжал графин, и Жилявский крикнул:

- Должны! Понимаете? Должны!

Отчим смолчал.

Опять забубнил Жилявский, только конец фразы был понятен:

- ...а нам - все известно!

"Что известно? - думала Галина. - Почему Антон Владимирович мямлит, как школьник, вызванный к директору? Почему голос у Жилявского звучит так жестко и злобно?"

Она вообразила, что Жилявский - шпион, вымогающий у отчима важные сведения.

"Что же теперь делать? Позвонить в милицию? Открыть дверь и крикнуть: "Уходите отсюда, вы, шпион!" А если он вовсе не шпион, что тогда?"

Галина не знала, как нужно поступить, и прислушивалась к каждому звуку за дверью. Там продолжалась беседа, но нельзя было понять ни слова. Лишь в те секунды, когда немного затихал уличный шум или же собеседники повышали голоса, долетали обрывки фраз. Речь шла о лабораториях и исследованиях. Галина почти совсем успокоилась, но вдруг снова насторожилась.

- Ну, а что же с этим Роговым? - спросил отчим.

Галина вскочила с дивана и побежала к двери. Она прижала руку к груди, - сердце билось так сильно, что, казалось, его стук был слышен в другой комнате.