Нет, там все то же. Взрываются мины. Вот прокатилась целая волна взрывов... Ах, как хорошо! Наконец можно будет вырваться отсюда... Надо бежать! Вот только утихнет малость - и айда! Хорошо бы еще отыскать мину, подложить в тот подземный ход да как ахнуть! Врет старик, - институты в землю не закапывают. Военный завод, наверное... Нет, одной миной ничего не сделаешь! Нужно запомнить место, а потом прилететь на самолете и летчику показать.

Ему на миг представилось, что он действительно летит в большом военном самолете. Гудит мотор, и летчик, похожий на Чкалова, спрашивает:

- Ну, Степан, где же военный завод?

- Вот он, товарищ майор!

Самолет резко падает вниз, Степан стукается головой о стену пещеры и смущенно бормочет:

- Заснул... А спать нельзя!

Его неудержимо клонит ко сну, и он, чтобы рассеяться, командует, подражая кому-то:

- Разведчик партизанского отряда имени Щорса товарищ Степан Рогов! Вы находитесь на боевом посту. Ваша задача: не спать до тех пор, пока не начнет утихать буря, а потом пробраться через мины, двигаться на восток и дойти до советской страны!

- Есть, товарищ командир! Разьедчик Степан Рогов не спит уже две ночи и не будет спать до того времени, пока не выполнит задания!

"Не спать! Не спать! Не спать!"

А снег - белый, сухой, искрящийся - засыпает вход, многопудовой тяжестью придавливает дверь,

Степана откопали утром, когда утих буран и впервые за несколько недель показалось солнце.

Вход в пещеру был завален рухнувшим деревом, засыпан снегом, и охранникам Центрального института пришлось основательно потрудиться, прежде чем профессор Браун смог вынести из пещеры полузадохнувшегося мальчика.

Степан пришел в сознание только в институте. Увидев длинный коридор, услышав приглушенный грохот машин и чужую речь, он решил, что добродушный профессор предал его. Резкая боль пронзила сердце ребенка: бежать не удалось, все погибло.

Но даже в эти минуты ожидания страшной смерти худенький тринадцатилетний мальчик, измученный концлагерем, изголодавшийся, с едва зажившими ранами, закусив губы, заставил себя спокойно лежать на носилках и запоминать путь, по которому его несли. Партизанская закалка не прошла даром.

Запомнить было нетрудно: от подъемника шел широкий сводчатый тоннель со стенами, выкрашенными серой краской. Его пересекали поперечные коридоры - узкие и темноватые.

Степан насчитал четыре перекрестка, пока не открылась тяжелая металлическая дверь.

Носилки внесли в лабораторию, поставили на пол. Степан сразу закрыл глаза. В последний момент он успел заметить шкафы с блестящими приборами, машины, сосуды с разноцветными жидкойтями. Все казалось неестественным, странным, но страх исчез.

Степану очень хотелось еще раз посмотреть в угол: ему показалось, что там стоит радиоприемник. Но в этот момент над носилками кто-то склонился, и мальчик затаил дыхание. Несколько минут в комнате было тихо, потом чуть слышно скрипнула дверь.

- Прочь! Прочь! Не смейте сюда входить! Вы слышите?! старый профессор кричал, задыхаясь от злости. - Я не хочу вас видеть!..

Степан открыл глаза. У двери стоял Валленброт. Он что-то говорил - тихо и злобно, но старик его не слушал и продолжал кричать.

- Прочь! Прочь! Прочь!

Грохнула дверь. Старик повернул ключ и в изнеможении прислонился к стене. Он тяжело дышал, вытирая лоб большим платком, затем подошел к столику и, наполнив стакан, стал жадно пить, стуча зубами о стекло. Он казался беспомощным и жалким, но Степан не хотел ему прощать. Во взгляде мальчика было столько презрения и ненависти, что профессор понял: его, Макса Брауна, обвиняют в предательстве. Старик посмотрел на Степана почти с ненавистью.

- Да, мальчишка, я предатель!.. Я предатель!.. Из-за того, что я спас тебя, я, возможно, погублю многих людей... Из-за тебя я унижался перед ослом и фашистом.