– А у матери не возникло никаких подозрений на твой счет?

– Я бы сразу понял, если бы это случилось. Нет, никаких. В семье меня считают разумным, что ли. И правдивым. – Фрэнк нервно усмехнулся. – Джонни в мои годы был куда менее послушным. Ему приходилось нанимать репетиторов, он все время сбегал из школы в Гротоне домой в Нью‑Йорк. Потом стал спокойнее. Я не говорю, что он много пил, но травку покуривал, кокаином баловался. Теперь вроде бросил. По сравнению с ним я – паинька. Потому‑то отец так и жал на меня – понимаете? Хотел, чтобы я продолжил его дело. Как же, как же – империя Пирсонов!

Фрэнк взмахнул руками и усмехнулся. Было видно, что он очень устал. Он сел на прежнее место, откинул назад голову и полузакрыл глаза.

– Знаете, о чем я иногда думаю? О том, что мой отец был живым только наполовину и все равно стоял одной ногой в могиле. Может, я так думаю для того, чтобы хоть немного оправдать себя? Ужасная мысль!

– Давай‑ка вернемся к Сьюзи. Она считает, что это ты спустил под откос отцовское кресло? Она сама тебе об этом сказала?

– Да. Утверждала даже, будто видела это из дома, поэтому ей никто и не верит, – скалу из дома не видно. Вид у нее был как у помешанной, когда она это сказала.

– Она и с твоей мамой говорила?

– Уверен, что говорила, только мама ей не поверила. Сьюзи ей не очень‑то нравится. Это отец ее любил – за ее надежность. Она с нами уже давно – с самого нашего с Джонни детства.

– Она у вас была гувернанткой?

– Нет, скорее домоправительницей. Гувернанток нам нанимали отдельно, в основном англичанок, – в помощь маме. От последней мы избавились, когда мне было почти двенадцать.

– А Юджин? Он что‑нибудь сказал?

– Про меня? Нет, ничего такого.

– Он тебе нравится?

– Он хороший парень, – отозвался Фрэнк и повеселел на глазах. – Он лондонец, и с чувством юмора у него все в порядке. Правда, когда отец слышал, что мы с ним шутим, то каждый раз выговаривал мне, что с шоферами и прислугой заигрывать не полагается.

– Кто еще из прислуги был в доме?

– В это лето – никого из постоянных, только приходящие. Садовник Вик на весь июль взял отпуск, так что кого‑то там нанимали. Отец предпочитал, чтобы, когда семья приезжала из Нью‑Йорка, в поместье находилось как можно меньше посторонних – слуг и секретарей.

«Вполне вероятно, – подумал Том, – что Лили и Тэл не особенно опечалены кончиной Джона Пирсона. Что же там происходило в эти летние дни и вечера?» Том достал из ящика около двух десятков листков бумаги, отдал их Фрэнку и, указывая на стол с пишущей машинкой, сказал:

– Это тебе на тот случай, если будет желание все это изложить. Печатай или пиши – как тебе больше нравится.

– Спасибо, – сказал Фрэнк, задумчиво глядя на чистые листы.

– Тебе, вероятно, хочется куда‑нибудь пойти, но боюсь, что пока не стоит.

– А я как раз об этом думал.

– Можешь, правда, пройтись по лесной дороге позади дома, ею редко пользуются, разве что какой‑нибудь фермер пройдет. Дорога начинается за тем местом, где мы сегодня утром работали, – помнишь?

Паренек сразу устремился к двери.

– И не убегай, – добавил Том, заметив состояние Фрэнка. – Через полчаса возвращайся, иначе я начну нервничать. Часы с собой?

– Да. Сейчас на моих два сорок две.

Том сверился со своими, убедился, что они отстают всего на одну минуту, и сказал, что если Фрэнк предпочтет затем отпечатать признание на машинке, то пусть возьмет ее и перенесет к себе.