– Я видела, как она тонет, и думала об одном: это мой долг! Я обязана была сделать это – ради тебя, ради Горданы и Надии, ради нашего будущего.

– Не кричи, – примирительно проговорил отец. – Прости меня, я не должен был тебя упрекать.

Мать не слушала.

– Ты не имеешь права говорить мне такие вещи! «Смотреть друг на друга не можем!» Что же ты тогда не уехал обратно в свою страну, когда узнал от моей матери историю нашей семьи, узнал про Эрку? Ведь то, что она дает, – никакой не дар. Это уговор! Принимаешь блага, принимай и то, что придется заплатить за них!

– Прости, – снова сказал он. – Мне, наверное, не верилось тогда. И ты права, я любил тебя. И сейчас люблю.

– К тому же быть богатым – это разве плохо? – в словах матери была горькая усмешка. – Тем более что убивать пришлось не тебе, а мне.

– Эта Сара… Когда я увидел ее, так перепугался. А ведь рядом были девочки!

– Ты держался молодцом. Ты был убедителен.

– Но она все равно не поверила.

– Ну и что? Пускай не поверила. Все равно она ничего никогда не сможет доказать. И никто ничего не докажет, потому что тела девчонки им не найти.

– Разумеется. Никому не придет в голову вскрывать бетонный пол.

Я стояла ни жива ни мертва. Они ведь говорили о дочери несчастной Сары! Они убили ее и зарыли тело рядом с нашим домом, а потом залили бетоном и сверху построили гараж! Моя мать убила невинного ребенка, а потом убила и свою собственную дочь!

Я прижала руки к ушам, но все равно слышала. Слова сверлили мне мозг, грызли мою душу, жалили, разъедали ее, как ржавчина.

«Зачем, зачем?» – молотом стучало в голове. Но я знала зачем. Они же сами только что сказали – Эрка! Что может быть хуже и отвратительнее…

{несколько следующих страниц дневника вырваны}

…чтобы они уснули, и выбралась из комнаты Снежаны. Я ни минуты лишней тут не останусь – это решено!

Сейчас, когда я пишу эти строки, на часах четыре утра. Скоро закончу писать, руку уже сводит. Я решила, что не возьму дневник с собой, спрячу его в своих вещах, подальше, между блокнотами с рисунками.

Может, кто-то найдет его. Например, родители. Вот и хорошо. А Гордана…

Полчаса назад я позвонила ей. Она взяла трубку, и я рассказала ей обо всем, что услышала.

– Надия, ты же понимаешь, что это чушь собачья? – вот что она сказала.

– Но я слышала собственными ушами!

– Да, а еще, было дело, ты видела собственными глазами то существо.

– Теперь я точно знаю, кого видела! Эрку! Просто сразу не сообразила.

– Конечно, существо из фольклора. Из книжки с народными сказками, – скучающим голосом проговорила Гордана и зевнула.

– Почему ты не веришь мне? Можешь не отвечать! Потому что так проще жить, и совестью не надо мучиться! Можно пользоваться кровавыми деньгами и не заморачиваться! Твое благополучие куплено жизнью твоей сестры! Только учти, все равно придется ответить, рано или поздно!

– Ответить? Ты что, собираешься пойти в полицию и донести на родителей? – презрительно выговорила Гордана.

– Нет, – ответила я. – Но и жить с ними под одной крышей не буду. И ни одной монетки у них не возьму. И знать их не хочу, никогда не хочу видеть. Я подумала, что ты…

– Что я тоже подключусь к травле? Предам отца и мать? Ты ошиблась. Их все осуждали, преследовали и гнали, я не собираюсь поступать так же.

Я поняла, что ничего не докажу Гордане: она не поменяет своего мнения, не сдаст позиций. Зря теряю время – вот что я делаю.

– Теперь я знаю, почему наш дом называли Черным.