Нехорошо так пошутил. Навел ТОПку, набрал наобум какой-нибудь адрес — и нажал курок. Откуда я знаю про ТОПки? Ты меня, папка, опять же извини, но ты сам виноват: прячешь свои ТОПки очень примитивно. Я уже много раз их в руках вертел.
Словом, очень плохая шутка. У меня-то ведь ТОПки с собой нет. Ну попадись мне этот шутник!
Вода в болоте была зеленоватая, с какими-то синими плавучими комьями. Над водой стоял рыжий слоистый туман, так что с видимостью дело обстояло плохо. Метрах в тридцати еще можно было что-то разглядеть: на границе поля зрения колыхались какие-то растения — то ли безлистые деревья, то ли гигантская трава, а может, и древовидные папоротники, — но дальше все растворялось в рыжем киселе.
Я никак не мог понять, папка, почему эти травянистые деревья качаются. Ветра-то над болотом не было никакого.
Туман стоял совершенно неподвижно, только слои его медленно перемешивались, а деревья колыхались. Лишь позднее я подумал, что все это напоминало, будто в глубинах гнилой жижи шевелилось какое-то колоссальное животное. И хорошо, что это я позднее подумал. Потому что тогда, на болоте, от такой мысли я вполне мог поддаться панике.
Впрочем, если даже подводное чудовище там и водилось, на жиже это никак не отражалось: поверхность ее была абсолютно ровной. Ни волн, ни кругов на воде, ни приливов-отливов. Только бегала какая-то мелкая живность: издалека — вроде бы водомерки, а вблизи рассмотришь удивительно: маленькие такие крабики с четырьмя клешнями.
И ведь не проваливались в жижу — резво бегали, хватали что-то невидимое с поверхности и быстро-быстро жевали.
Да, еще летали мухи. Ну, может, и не мухи. В общем, крылатые насекомые. Сначала я подумал: они туманом питаются. Честное слово: летит такая муха сквозь туман, а за ней спиральный ход остается, словно она дыру в этом рыжем киселе проедает. Потом одна такая муха — размером с хорошего шмеля — мне на руку села. Я даже охнуть не успел, а она деловито проткнула всеми четырьмя лапками кожу боли никакой! — и стала наливаться моей кровью. Да как быстро! За две-три секунды раздулась до величины теннисного шарика. Я сбил ее другой рукой — она шмякнулась в жижу и… утонула. Ушла на дно. Если, конечно, у этого болота было что-то такое, что можно назвать дном.
Поверхность зеленого сусла при этом не шелохнулась.
Вот, папка, когда мне опять стало страшно. Ведь если налетит с полсотни таких мух — во мне и крови не останется. Я принялся обдумывать, как же выбраться из этого болота.
Но, видно, кто-то обо мне всерьез заботился. Воздух задрожал, задвигался, в жиже — с оглушительными хлопками стали появляться большие воронки. Словно по мне кто-то принялся палить гигантскими воздушными пузырями. Причем весьма прицельно. Воронки все ближе, ближе. Вдруг — хлоп! — и опять в глазах черно. Опять свист. Кратковременное удушье. Потеря орие…
…ном пространстве в абсолютной черноте, перед его глазами во всех подробностях вставало это ненавистное лицо. Возник бы он сейчас перед Филиным въяве — не ушел бы живым. Иван Данилович со сладострастием представлял в мечтах, как стискивает руки на шее Сыча, или крепко возит его мордой по кирпичной стене, или медленно погружает в ванну с кислотой. Не было такой казни, которую Филин не вспомнил бы и не применил к воображаемому подонку.
Что было совсем плохо — Иван Данилович не мог вести счет времени. Он даже приблизительно не ориентировался, как долго он висит в темноте минуты или часы. Это было пространство без времени.
И тут начало подкрадываться удушье.
Сначала пришло ощущение дискомфорта. Усилилось чувство тревоги, чуть быстрее заколотилось сердце. Появилась легкая одышка. Затем по телу прошла волна испарины. Дышать стало ощутимо труднее. Сердце дернулось и выдало экстрасистолу. Пот сразу стал холодным. Он теперь лил не переставая холодный липкий пот страха перед смертью. |