— Это вы, Борис Григорьевич?

— Я-а, — послышалось растянутое, — ничего, Настенька, как говорит наш общий босс, всё нормально. Всё в порядке. Ты мне очень нравишься, и ты поедешь со мной по всему миру.

Настенька терпеть не могла пьяных и пьяные голоса. Голос, звучавший только что у неё над ухом, а сейчас уже на краю постели, был супер пьяным, и Настенька не стала его слушать. Голова постепенно прояснялась, хотя продолжала лежать тяжестью на подушке.

Что же касается тела, то оно лучше не становилось, а буквально разваливалось от непонятной усталости. Руки и ноги, будто впаялись в постель и не могли пошевельнуться. Им — этим частям тела невозможно было переступить через наваливающееся на них равнодушие. Они не в состоянии были справиться с безразличием, разливавшимся по сосудикам и венам. Тело бездействовало, а голова, пусть медленно и лениво, но жила мыслями. Только невесёлыми они были.

Настенька пыталась безнадёжно вспомнить, чему она радовалась сегодня, вчера или… когда же это было? Что ей приходило в голову? О чём мечтала совсем, кажется, недавно… а может давно?

Когда в мозгах такая закрутень от выпитого, трудно сообразить что к чему. И почему от выпитого? Вообще ничего не понять. Причём тут Горбачёв, когда оказывается это вовсе не он, а Борис Григорьевич. А чёрт, откуда появлялся? Не из трубы же? Нет, конечно. Там и труб-то нет на улице Горького. И Горбачёв там же.

Настенька опять стала прокручивать в памяти сон, пытаясь заметить и понять, откуда что бралось, поэтому в этот раз она уже шла смело по улице, не обращая внимания на публику, широко раскрывающую глаза при виде её обнажённого тела.

— Пусть себе смотрят. Теперь всё равно. — Решила Настенька, но тут она подумала, что не стоит встречаться снова с человеком в сером костюме и решила повернуть назад к Белорусскому вокзалу и по дороге зайти к Наташе посоветоваться.

Но чёрт ждал именно этого. Сразу подлетели чёрные «волги», из одной протянулись руки, схватили Настеньку и прижали к заднему сидению машины.

— Да ну вас к чёрту! — хотела закричать Настенька, но вспомнила, как однажды летом ездила к двоюродной бабушке Ксении в деревню на Украину под Полтаву и там, если вдруг говорила фразы «Чёрт возьми!», «Ну его к чёрту!» или «Чёрт знает что!», баба Ксения всегда строго наказывала:

— Настенька, не згадуй рогатого, бо прийде и злякает.

Тогда Настенька, конечно, понимала, что на самом деле никакой рогатый не придёт и не испугает её, если она будет упоминать чёрта, как обещала бабушка, но тут во сне, когда она уже видела чёрта, ей не хотелось с ним вновь встречаться, и она послушалась бабушкиного совета и не стала называть рогатого. Но чёрт, повидимому, услыхал её мысли и отозвался ехидным смешком:

— А я и так здесь. Настенька опять увидела над собой улыбающееся газетное лицо и обратила внимание на то, что обладатель его снова в сером пиджаке, но надетым на голое тело, а из головы, как в первый раз, начали опять расти рога.

— Ну, чего же ты пристал ко мне, у дьявол! — Закричала Настенька, а человек, перерождающийся в дьявола, продирижировал в воздухе рукой, отчего музыка в машине стала играть громче и сказал:

— Вот так, Настя, только вперёд. Сама пойми, иного пути у нас просто нет.

Настенька отвернулась от нагло смеющегося лица, увидела мелькание деревьев за стёклами машины и упрямо проговорила:

— Ну почему же нет. Вы бы хоть спросили. Я и сама хочу любить, но не так же, не силой.