Небо, прежде равномерно светящееся, шло темными полосами. Темными и светлыми, как шкура тигра. Просто темных было намного больше. Они бродили по небу, находили свое место и замирали, потом – опять направлялись странствовать. Сливались с другими, разделялись, изгибались причудливо…

А если высунуться в окно и посмотреть вверх, то увидишь, как над головой образуется, ширится и набрякает черно‑смоляная, провисающая в середине почти уже до крыши, бесформенная шевелящаяся клякса…

Вместо воздуха к лицу льнул невидимый холодный кисель.

Билли аккуратно опустил на место янтарное яйцо. Оно еще постояло секунду вертикально, потом завалилось на бок и стало мелко качаться. Тетя Салли сидела неподвижно, устремив глаза куда‑то мимо него. Теперь нельзя было отвлечься или сбиться. Он слишком ненадежно ее держал и слишком бешено она отбивалась от него там, внутри себя. Это было так, будто бы он сумел отвлечь ее на минуту – а сам просунул свою длинную невидимую тонкую руку в какое‑то отверстие чуть пониже затылка и сумел перехватить что‑то очень важное. Салли была теперь его куклой‑перчаткой… но он не знал роли. И – это была очень сложная и тяжелая кукла…

Он сидел, смотрел на нее и размышлял, что делать дальше.

Полосы не то, чтобы в один момент – но очень быстро стали истончаться и таять. Тьма убиралась из комнаты. Глеб перевел дыхание. Воздухом снова можно было дышать.

Шутки у вас, боцман…

Нет, в этом доме делать нам больше нечего. Назад, назад. А потом, как положено царю – через парадный вход.

Ты царь – живи один…

На часах дрожало без четверти семь.

Олив бросилась ему навстречу. Долгий миг она была похожа на взлетающую птицу, и с внезапным, как ожог, как пуля, томлением он смотрел жадно, большими глотками, будто пил воду в пустыне, – на нее, на нее… это было как возвращение – в ту самую реку, в которую никогда не войти дважды. Но нет – она ударилась о его взгляд и остановилась, и опала внутрь себя.

– Что? Что‑то не так?..

– Да, – он отстранил ее, прошел в угол, сел. Стул охнул под ним. – Они разбудили Билли. Я не смог даже войти…

– Боже… – он благодарен был ей за ее ужас. – Что же теперь будет?

– Подожди… Переведу дыхание…

– Что ты хочешь? Воды? Поесть?

– Посиди рядом…

Это сорвалось само – не успел удержать.

Олив молча придвинула стул, села. Глеб повернул руку ладонью вверх. Долгие секунды спустя тонкие пальцы Олив легли в его ладонь.

– А у меня друг умер, – сказал Глеб, сглотнув. – С похорон – сюда…

– Который? Аль?

– Аль. Других не нажил… или растерял…

– Бедный мальчик, – тихо сказала Олив, и неясно было, кого она имеет в виду.

Надо было сидеть тише мыши и делать вид, что ты тут вообще ни при чем.

– …Я все еще не верю, что он пойдет на обмен. Будет какой‑то подвох, вот увидите. Салли, я не прав?

– Да.

– Ты удивительно разговорчива сегодня… Стив, а ты?

– Я тоже разговорчив.

– Я серьезно спрашиваю.

– По‑моему, все пока идет по намеченному.

– Вот это меня и тревожит! Так ведь не бывает – чтобы план сбывался тик в тик. Всегда по ходу вносились какие‑то исправления… а сейчас: будто мы играем не с людьми, а с механическими куклами, которым мы сами же написали тексты ролей…

– И что тебя беспокоит?

– Но если перед нами куклы – то люди‑то где? Где люди?

– Интересный вопрос.