— Он тоже отдыхал там?

— Для меня всегда останется загадкой, как он там оказался. Он сидел за столом против меня. Тихо-тихо. Если не поднимать головы над тарелкой, нельзя было узнать, есть ли еще кто-нибудь рядом. С нами обедали мужчина и женщина, он старался прийти после всех. Если я еще сидел за столом, он здоровался, показывал на пустые тарелки, спрашивал: «Наши соседи покушали?» — «Да», — говорил я. Мы молча принимались за еду. Когда мне хотелось общения, я спрашивал в свою очередь: «Наши соседи пообедали?» Или наоборот: «Еще не пообедали?» Иногда мы встречались у лифта. Я жил на третьем этаже, он на втором. Престижным считался восьмой… Лифтов было два, каждый со своим характером. Я всегда замечал, думал, вот-вот начну писать повесть… Один из лифтов был работяга, ему доставалось за двоих. Он часто ломался. Второй хитрил, не сразу бросался на вызов, делал вид, что не заметил. Его оставляли в покое… Отдыхающие предпочитали лифт даже до второго этажа. Только обслуживающий персонал сновал по лестнице вверх-вниз…

— А он?

— Ждал. «Бегают здесь одни холуи…» Внизу был бар. Коньяк, кофе… Барменша всех знала, умела поболтать с каждым. Иногда я заходил тоже. Народу было немного, сидели по одному, по двое за столиками. Меня почему-то обходили. «Тебе скоро тридцать, — говорил я себе, — но никто почему-то не несет свою чашку кофе к твоему столику, не набивается в друзья!» Я острил: «Вот сидит молодой человек, который за кроху интереса к себе готов открыться первому встречному…»

— И он подсел к вам?

— Будь проклят тот день! Как всегда перед грядущими неприятностями, я, помню, еще с утра чувствовал себя удивительно хорошо, и мне казалось, все вокруг смотрят на меня с симпатией и завистью…

Под каменным навесом вестибюля было гулко и ветрено.

Денисов стоял у метро, когда в движении автобусов наступил неожиданный сбой. Площадь впереди внезапно опустела. Женщина в форменном халате поверх шубки, торговавшая цикламенами, поправила свисавшие со скамьи длинные голые стебли, глубже вошла в воротник.

«8.15…» — удостоверился Денисов по висевшим в середине площади часам.

Он успел позвонить в институт Склифосовского. В отделении реанимации уже привыкли к его звонкам, узнавали по голосу:

— Насчет Белогорловой? Из транспортной милиции?

Дальнейший разговор повторялся ежедневно, был знакомым до мелочей:

— Никаких улучшений. Прогноз тот же. Нет, кроме вас, никто не звонил. Спасибо. И вам того же. Позвоните после обхода.

Освещая противоположную сторону площади, показалось мартовское неяркое солнце. В его лучах совсем близко Денисов вдруг увидел завернутый в пальто живот, шапку пирожком — всю оплывшую фигуру нестарого еще, страдающего ожирением человека.

«Он! — узнал Денисов. — Тучный!»

Притормозившие у светофоров автобусы тем временем один за другим подрулили к остановке. Волна пассажиров накрыла толстяка и каменными ступенями понесла вниз, к турникетам. Денисов поспешил следом.

Течение тотчас подхватило его, мимо контроля потащило дальше, к платформам.

Был утренний час пик.

— Товарищи пассажиры… — предупредило радио. — На прибывающий поезд посадки не будет…

Денисов удерживал взглядом пальто и меховую шапку. Первый состав прошел не останавливаясь. Протиснувшись, Денисов занял место неподалеку от толстяка.

— Отойдите от края… — предупредило радио.

Объясниться на платформе не было возможности, Денисов просто не мог подойти.