Изменить размер шрифта - +
Очертя голову, этаким Колумбом, двинулся по прямой в никуда, через каждые сто шагов оборачиваясь и с удовлетворением отмечая, что гранёный набалдашничек исправно мерцает. На пятой сотне устройство отказало, бросив меня в холодный пот. Я, конечно, решил, что выбрался из зоны действия прибора. Скорее машинально, чем осознанно, обвёл спичкой окрестности, и набалдашничек вспыхнул вновь. Однако теперь он указывал не назад, а вперёд. И действительно ещё шагов через четыреста я вышел к своему футляру, но уже с другой стороны, причём даже не слишком этому удивился.

Так что, братцы вы мои, не исключено, что с преломлением света тут как раз полный порядок. Это не атмосфера кривая — это пространство кривое. Гектар, замкнутый сам на себя. Произрастают на нём не менее четырнадцати лохматых (точное количество указать не могу — они ж на месте не сидят), торчит около тридцати страшилок, катается чёртова прорва ёжиков, плавает армада медуз и стоят четыре футляра.

То есть на четырнадцать лохматых рыл всего четыре владельца. А что же, интересно, остальные? Боятся покупать или такие все нищие, что даже на фальшивого андроида денег наскрести не могут?

 

С Мымрой у меня не вышло ничегошеньки. Заступил на пост, принялся запоминать позы с целью последующей расшифровки. Во-первых, ни черта не запомнил, во-вторых, все команды требовали разного. Ни одна не повторилась. А нет последовательности — нет закономерности…

Вспомнил сетования Вадима, выкроил время, сходил посмотрел ещё раз, как он трудится. Всё верно, сплошные повторы, однако никто, кроме него самого, в этом не виноват…

Пожаловался Лёхе. Думал, начнёт ехидничать. Но Лёха на сей раз был какой-то странный, сумрачный, с застывшей кривой полуулыбкой и остановившимися глазами.

— У тебя какое образование? — спросил он.

— Филфак.

— Педуниверситет, небось?

— Да.

— Так я и думал. Это ж тебе не фонетическое письмо! А вдруг каждая твоя поза вовсе не буковка, а иероглиф, а?..

В иероглифах я вообще ничего не смыслил. Ни в китайских, ни в японских, ни в египетских.

— Прости, не понял. В чём принципиальная разница?

— Буква обозначает звук, и только звук. А в иероглифе присутствует ещё и смысловая составляющая.

— Так… И что?

— Есть у меня такое ощущение, — признался Лёха, — что её-то мы и не улавливаем…

— Смысловую составляющую?

— Угу…

— То есть становимся в позу, а что она означает, не знаем?

— Угу…

— А я тебе разве не то же самое говорил?

Лёха вздохнул.

— В любом случае спасибо, — сказал он.

— За что?

— За подсказку.

— Ты что-то понял?!

Лёха отозвался не сразу. Оглядел мох под босыми ногами с таким видом, словно спичку из-за уха обронил.

— Как там в Евангелии?.. — ни с того ни с сего осведомился он. — Посмотрите на смоковницу и на все деревья…

— И что? — спросил я.

— Пока ещё не распускаются, — сухо ответил Лёха.

Кроме этой белиберды, я из него выжать тогда так ничего и не сумел.

 

Не ведаю, что тому причиной: мои ли попытки вникнуть в тайный смысл приказов или дурное настроение владелицы — но с некоторых пор она как с цепи сорвалась. Хризантема хренова! Никогда меня ещё с таким остервенением не муштровали. Вздремнуть почти не удаётся. В истерику Мымра, правда, ударяется реже, зато сильнее и жутче. В страхах её теперь явно сквозит отчаяние, да и сам предмет боязни, Володенька Турухин, стал выглядеть несколько иначе. Как будто она хочет мне внушить ненависть к себе самому и при этом безбожно сгущает краски.

Быстрый переход