Однажды утром, едва не окочурившись от холода, я понял, что мне надоело, что некоторые вещи не в моей власти. Тогда я вскрыл отмычкой один из ящиков письменного стола Лили – собственно, я мог сделать это в любой момент – и нашел его адрес. Мне даже стало казаться, что я обязан был это сделать.

Дмитрий жил с родителями, пел в какой‑то группе.

Однажды, когда Лили сидела вечером дома, я встал около полуночи и отправился его послушать. Он выступал в небольшом подвальчике. Я пил теплое пиво и рассматривал местных зомби. Сюда захаживали и писатели, они поднимались на сцену – и тогда начинался сеанс чтения вслух: хоть святых выноси.

Нельзя сказать, чтобы он мне очень понравился. Ему было далеко до Майи Раткье с ее вокальными экспериментами – в то время я был ее горячим поклонником. Дмитрий просто терзал мои уши песенками собственного сочинения. По‑моему, ничего особенного. Тем не менее, прихватив в баре два аспирина, я для очистки совести остался ждать окончания концерта. Никогда не знаешь наперед, может, какой‑нибудь авангард начнет петь ему дифирамбы и завтрашняя пресса сделает из него звезду. Так что я остался сидеть до конца, пытаясь сохранять широту взглядов и мучаясь вопросом, будет ли антракт. Если ко мне обращались, я делал знак, что ничего не слышу, и обменивался взглядами с девицей, которой в отцы годился, – но ее это, казалось, нисколько не смущало, а даже, наоборот, возбуждало. Хорошенькая, кстати, была девица.

После концерта девица бросилась на шею Дмитрию, уселась к нему на колени и, извиваясь как угорь, стала пить вино. Я видел, какой это производит на него эффект. Не то чтобы я пожалел о Жорже Блонски – вовсе нет, – но я понял, куда нас занесло, и не сказать чтобы очень обрадовался. Я бы предпочел, чтобы моя дочь попала в более здоровую среду. Творческая братия – я имел с ними дело каждый день, временами водил их в ресторан и там встречал новых. Я видел, как они живут, какие у них несуразные повадки и вольные нравы. Особенно у молодых, пока они еще не начали подписывать чеки.

Теперь мне стало ясно, почему Лили ничего не ела и была бледна.

*

В три часа утра, стоя на диком холоде, я задумчиво наблюдал за тем, как Дмитрий входит в дом на окраине города.

Я продолжал расследование и вскоре узнал, что отец Дмитрия работал страховым агентом, а в молодости пел в группе «Диаблос», – по этой группе я сходил с ума, когда мне было шестнадцать.

Моя мать прекрасно их помнила. Впрочем, мне не очень хотелось воскрешать в памяти те годы, потому что мы с матерью страшно переживали тогда по поводу одной истории, которая даже теперь, по прошествии тридцати лет, никак не хотела уходить в прошлое. Но ведь не каждый день сталкиваешься с кумиром собственной юности, да еще таким, который в разгар одного из концертов спустил на сцене штаны.

Несколько лет назад моя мать какое‑то время жила с одним субъектом – с тех пор все мои старые вещи томились в подвале. Я с волнением обнаружил среди них свои пластинки. Там было пять дисков «Диаблос» на 33 оборота, почти все новехонькие.

Мы решили их послушать. Тут как раз приехала Ольга, старинная материна подруга, с лицом, еще опухшим после второй подтяжки.

– Ах, боже мой, «Диаблос»! – воскликнула она. – Вот поистине терапия молодостью.

*

Соня, мать Лили и моя покойная супруга, была особой специфической.

– Не то чтобы меня это смущало, – сказал я дочери, когда за окном бесновался ветер, – но, по‑моему, это не в твоем стиле.