«Вот, полюбуйся. По твоей милости она заболеет, — корил себя Борис Андреевич, — Чем ее лечить? На какие шиши лекарства покупать?!»

Тащить ее на руках он больше был не в состоянии. Выдохся даже невозмутимый Будда. Он сидел, прислонившись спиной к цветочной кадке, положив на колени «Бизон».

Борис думал о Филе. Воскрешал в памяти рейды, в которые они ходили, совместные попойки и карточные баталии. Вспоминал, как Фил пел песни, а точнее — рвал глотку, безбожно фальшивя и периодически путая слова, зато с неизменным блеском в глазах. Борис никогда не воспринимал Филиппа всерьез — уважал за честность и прямоту, но о физической силе и храбрости приятеля был скептического мнения. Молотов часто ругал Фила и даже лупил его — последнюю затрещину Борис отвесил другу на Площади Ленина. Всего за полчаса до его трагической гибели.

— Разве это долго — извиниться? — размышлял сталкер, кусая и без того кровоточащие губы. — Протянуть руку. Сказать: «Ты это. Прости». И услышать в ответ: «Да забей». Пару секунд на это нужно. Нет! Вместо этого говорим грубости, а потом дуемся друг на друга. Типа: «Мужики не просят прощения». Ага, блин. Конечно! А еще мужики не плачут. Тьфу. Те, кто это говорит, ни хрена не знают. Ни хре-на они не знают.

— Что-что, дядь Борь? — переспросила Лена. Она проснулась и внимательно слушала бормотание сталкера. Тот и сам не заметил, что говорит вслух.

— Ничего, — Борис сжал зубы и отвернулся.

Поговорить с кем-нибудь хотелось. Очень хотелось. Но только не с Леной — грузить ее своими переживаниями и страданиями не стоило, на ее долю за последние часы тоже выпало немало злоключений. Впрочем, Будда тоже не слишком подходил для бесед на эту тему, ведь для него Фил был единственным родным человеком.

Девушка не отступала, снова и снова приставала с расспросами. Пришлось, скрепя сердце, выложить ей малую часть того, что накипело на душе. Первые слова давались тяжело. Они слетали с губ медленно, неохотно, словно гигантские валуны, которые надо раскачать, иначе не сдвинешь с места. Потом стало легче, фразы посыпались сами собой, как мелкие камушки.

Сам не желая, он выложил ей все. Начиная с первого дня знакомства трех удалых сталкеров и кончая сегодняшней битвой. Лена лежала калачиком на куртке Молота, укрывшись свитером Будды, и лишь время от времени переворачивалась с боку на бок. Она ни разу не перебила его, не задала ни одного вопроса. Порой Борису казалось, что Лена уснула. Но она не спала. Лишь закрывала время от времени уставшие глаза, и снова устремляла взгляд в пустоту... И тихо вздыхала в те моменты, когда сталкер рассказывал о ссорах с Филом, о забытых, но не прощенных обидах.

— Так коротка жизнь, черт возьми, а мы тратим ее на такую фигню! —произнес Борис, заканчивая свой рассказ. — Ругаемся по пустякам. Не желаем ни слушать, ни понимать друг друга. Кажется, впереди куча времени, всегда успеешь. А потом человек погибает, и ты остаешься один на один с несказанными словами. Грустно.

— Грустно, — эхом повторила Лена. — Но вы не думайте, дядя Боря, что так только у вас бывало. Я тоже сильно поругалась с Гришей незадолго до... До всех этих событий. Что мы не поделили — не помню. Он ушел, ни слова не сказав. Я провалялась всю ночь без сна. Потом вроде как все забылось, но прощения я так и не попросила. И он молчал.

— Гложет? — тихо спросил сталкер. Наклонившись вперед, он осторожно провел ладонью по волосам девушки.

— Гложет, дядь Борь, — кивнула девушка и вытерла рукавом слезящиеся глаза.