О’Рейли выпятил губу, махнул рукой – его такие мелочи не волновали. Затем поинтересовался:

– Как вы меня нашли?

– Том говорил, что вам нравится это место. – Грибачев покосился на дубовую стойку, где наливались пивом с десяток дородных ирландцев, на пузатого бармена в переднике и шеренгу бочек за его спиной. Затем добавил: – Том Хиггинс, мой друг.

Нехорошее предчувствие внезапно кольнуло О’Рейли. Он скрестил руки на груди, будто пытаясь умерить биение сердца, и произнес:

– Значит, Том ваш друг… Что с ним?

– Погиб в Лондоне, в автокатастрофе. Недавно, в начале мая. – Грибачев опустил глаза, уставился в стол. – Я здесь, чтобы рассказать вам об этой трагической случайности… Том был хорошим человеком.

– Умным и непредвзятым во мнениях, – пробормотал О’Рейли, чувствуя, как леденеет сердце. Удар был слишком тяжел. Он склонился над столом, опустил голову и шепнул: – Какая нелепая смерть… какая внезапная… Том погиб, а этот… этот социальный планктон живет! – Его взгляд метнулся к стойке и посетителям с пивными животами.

– Простите, что я стал вестником несчастья, – откликнулся Грибачев, поднимая кружку. – Помянем его. У нас в России говорят: пусть земля будет ему пухом.

Они молча выпили. Потом О’Рейли протянул руку и сказал:

– Шон.

– Павел. Если угодно, Пауль или Пол.

Ладонь у него была широкой и сильной, рукопожатие – крепким.

– Том посещал мои лекции, – произнес О’Рейли. – Разумеется, не каждую, а те, что завершали курс. Он говорил, что ему интересны мои маленькие открытия… Потом мы шли сюда, в этот паб, выпивали пару кружек и беседовали. – Вздохнув, он закончил: – Теперь этого не будет…

– Я вас понимаю. – Грибачев задумчиво покивал головой. – В утешение скажу лишь одно: жизнь не стоит на месте, и мы, социологи, знаем об этом лучше других. Мы лишаемся каких-то привязанностей, но проходит срок, и время дарит нам что-то новое.

С минуту О’Рейли всматривался в его лицо, печальное, но спокойное. От этого человека исходила та же эманация уверенности и силы, какую он обычно ощущал в присутствии Хиггинса. Странно! Профессор из Москвы был совсем не похож на Тома, иначе двигался, иначе говорил, однако между ними наблюдалось нечто общее – возможно, внимание к собеседнику?.. манера слушать?.. или то, что они оба казались моложе своих лет?..

Внезапно О’Рейли спросил:

– Скажите, Пол, случайно ли вы сели на место Тома? Или пожелали привлечь мое внимание?

Грибачев улыбнулся.

– Мне, как и вам, приходится читать лекции, у себя в Петербурге, в Москве или за рубежом. Я знаю, как приятен лектору доброжелательный слушатель, хотя бы один в переполненном зале. Тот, на кого смотришь, кому рассказываешь, ощущая его заинтересованность… Хотя бы один человек, который слушает и понимает… А ведь вы, Шон, говорили о страшных вещах, невольно отторгаемых нашим сознанием! О конце света, который может произойти неожиданно и совсем не так, как мы обычно представляем! Хиггинс вас бы внимательно выслушал… Я тоже.

– Значит, это не случайность… – пробормотал О’Рейли. – Мне так и показалось…

– Дублин, Тринити-Колледж, второй ряд слева. Там всегда будет сидеть человек, которому ваша лекция особенно интересна, – раздалось в ответ.

– Тот самый доброжелательный слушатель?

– Несомненно.