Однако я стал невъездным, а то бы – клянусь Богом – вернулся в Союз и женился на ней! Я был такой безумный, такой enamorado… Я так плакал, когда мы расставались, детка, я пролил море слёз…»
Интересно, думала Рита, читая эти строки, любила ли его мать так же сильно? Хотя бы то короткое время, что они были вместе? Или она со свойственной ей лёгкостью просто выкинула его из сердца и быстренько увлеклась каким-нибудь другим героем?..
А завершалось письмо (о, милая испанская непосредственность!) вопросом не в бровь, а в глаз:
«Как ты думаешь, детка, могу я быть твоим отцом?»
В конце концов ей пришлось писать матери с требованием официального подтверждения этого невероятного предположения. Впрочем, отчего же – невероятного? Мануэль с самого начала заявил Рите, что она очень на него похожа: «Но больше даже не на меня, а на мою мать, твою abuela! Неужели Полина никогда не рассказывала обо мне? Совсем-совсем ничего? О боже, это так печально, детка… Наверное, она была очень сердита из-за того, что я не нашёл способа вернуться за ней…»
Настолько сердита, что даже отчество мне записала по имени деда, подумала Рита. Хотя, конечно, «Маргарита Мануэлевна» в те годы звучало бы слишком экзотично… Это сейчас никого не удивить подобными именами.
Она почти не сомневалась в том, что Мануэль – действительно её отец. Однако, когда от мамы пришло большое виноватое письмо с пространными извинениями и объяснениями, подтверждающими факт отцовства, Рита вдруг разволновалась и расплакалась. Зачем, ну зачем нужно было скрывать это от неё так долго и упорно?! Во имя чего? Просто из-за своего чёртова равнодушия и зацикленности исключительно на собственных чувствах?! Быть может, Рита была бы хоть чуточку счастливее в детстве, зная, что у неё есть папа. Где-то далеко, в загадочной Испании, но он есть, её большой и красивый отец – существуют его глаза, так похожие на глаза самой Риты, его улыбка, его руки… Быть может, от одной этой мысли ей было бы не так больно и одиноко всякий раз, когда мама снова и снова предавала её.
Перед тем, как писать отцу письмо, она выпила для храбрости рюмку коньяка. Долго думала, как начать… Но, как оказалось, ему уже и не нужны были никакие официальные подтверждения. Он знал – чувствовал всем своим страстным испанским сердцем, что Рита ему – родная…
Он позвонил ей по скайпу. Оба плакали. Так непривычно и сладко было произносить это замечательное, такое надёжное и славное, самое лучшее в мире слово – «папа»… И его ответное hija было сладчайшей музыкой в её ушах.
– А ты знаешь, что у тебя есть брат и сестра? – кричал он в радостном возбуждении. – Хавьер и Мария Пилар… Они будут безумно счастливы с тобой познакомиться! И моя жена Ана – тоже… Ты ведь приедешь к нам? Ты непременно должна прилететь в Валенсию как можно скорее. Напиши свой адрес, я вышлю тебе приглашение и куплю билет, только приезжай, приезжай побыстрее, дорогая!..
Лететь пришлось с пересадкой: сначала из Питера до Барселоны, а оттуда уже в Валенсию. Рита так нервничала перед встречей с внезапно обретёнными родственниками, что не запомнила ни тягостного ожидания в аэропорту, ни самого полёта.
Накануне ей позвонила по скайпу мать. Сначала Рита вообще не хотела отвечать, но потом решила, что лучше сбросить с души и этот камень. |