|
Но вел себя при этом как вполне нормальный человек и с удивлением обнаружил, что стал душой компании и что говорит с таким воодушевлением, которое не всегда у него бывало даже в самых успешных спектаклях. Человек с крысиной физиономией отсутствовал. Были какие-то другие люди, которых он не знал. Они утверждали, что видели фильмы с его участием. Ему очень хотелось говорить о Кэй. В кармане лежало ее письмо, и в некоторые минуты ему казалось, что он способен прочесть его кому угодно, той же американке, на которую в прошлый раз и не посмотрел. "Не знают они, - говорил он про себя. - И не могут знать". Он машинально пил стакан за стаканом, которые ему подавали. И думал: "Еще три дня, самое большее четыре. Уже сегодня ночью она будет со мной говорить по телефону, споет мне нашу песню". Он любил Кэй, это было бесспорно. Он никогда еще ее так не любил, как в этот вечер. Более того, именно в этот вечер он собирается совсем по-новому посмотреть на их любовь, докопаться до ее корней, если удастся. Но пока все как-то расплывалось, казалось смутным, как в дурном сне. Довольная усмешка Ложье, например, и искорка насмешки в его глазах. Почему Ложье вдруг стал насмешлив по отношению с нему? Оттого что он разговаривал с молодой американкой? Ну и что? Он с ней говорил о Кэй. Он не мог точно сказать, почему об этом зашла речь, как ему удалось перевести их беседу на эту тему. Ах да! Она спросила его: - Вы, кажется, женаты? А ваша супруга с вами в Нью-Йорке? И он заговорил о Кэй. Он сказал, что приехал в Нью-Йорк один и что одиночество помогло ему понять невероятную ценность человеческого контакта. Термин, который он употребил, показался ему здесь, в душном баре, в гуле голосов, преисполненным очень глубокого смысла, стал для него откровением. Он был одинок, томился и духом, и плотью. Вдруг он встретил Кэй. И они сразу же погрузились в такую интимную близость, какую только может позволить людям их природа. Все оттого, что им так не хватало человеческого общения. - Вам, наверное, это непонятно? Не можете это понять? А эта улыбка Ложье, который за соседним столиком разговаривал с каким-то импресарио. Комб был человек искренний, а сейчас находился в волнении. Его переполняли и рвались наружу чувства, вызванные мыслями о Кэй. Он вспоминал, как они буквально рухнули в объятия друг друга, не зная и не понимая еще ничего, кроме одного: они изголодались по человеческому контакту. Он повторял этот термин, пытался найти ему точный эквивалент по-английски. В глазах американки, которая неотрывно глядела на него, появилось мечтательное выражение. - Через три дня, а может быть раньше, если полетит самолетом, она будет здесь. - Как она должна быть счастлива! Он хотел говорить о ней. Время шло быстро. Бар уже начал пустеть, и Ложье встал, протянул руку. - Я вас оставлю, детки. Надеюсь, Франсуа, ты будешь так любезен, что проводишь Джун? Комб смутно догадывался, что вокруг него плетется заговор, но не хотел признавать очевидное. Разве же Кэй не отдала ему все, что только возможно? Вот два существа живут и барахтаются как могут на поверхности земного шара и вроде бы совсем затерялись в этих одинаковых улицах огромного Нью-Йорка. |
