Преподобный отец Барнет недавно женился – на дочери одного из самых богатых голландских купцов – и теперь был доволен своей жизнью; вне всяких сомнений, подумывал он и о тех днях, когда новые король и королева пригласят его на родину.
Каждую ночь Марии снился отец. Его глаза с мольбой смотрели на нее. «Неужели ты забыла, как я любил тебя?»
«Не забыла, – говорила она себе, – но должна забыть, потому что теперь у меня есть муж».
Днем она исступленно молилась. В ее жизни могли быть только две святыни – религия и супруг.
Все остальное нужно было предать забвению.
Но забыть было трудно – особенно когда она читала письма, приходившие от отца.
Он не верил в то, что она состояла в заговоре, направленном против него; он отказывался даже думать о такой вероятности.
«Уже давно не получаю от тебя писем и объясняю это тем, что тебе неловко писать мне после того, как у нас стало известно о намерении принца Оранского свергнуть законного короля Англии. Я знаю, моя дочь не может не быть любящей и верной супругой – но по той же причине я не могу не верить в то, что ты по-прежнему любишь меня и не желаешь мне зла. Больше я ничего не скажу, понимая, в каком ты сейчас пребываешь состоянии, вынужденная разрываться между отцом и супругом. Что касается меня, то я питаю к тебе самые добрые чувства».
Читая это письмо, Мария разрыдалась.
– Я этого не вынесу! – всхлипывала она.
Столько несчастья ради одной короны! Нет, не одной – трех: Англии, Шотландии и Ирландии. А сколько желающих завладеть ими!
Она пошла к Вильгельму – хотела упасть перед ним на колени и умолять отказаться от своих планов. Однако, войдя к нему, увидела столько холодной решимости в его лице, что сразу поняла – ничего не выйдет. Все равно что просить его отказаться от мыслей об этих трех коронах. Или предложить расстаться с Елизаветой Вилльерс.
Помолчав, она сказала:
– Вильгельм, обещай мне, что если мой отец станет твоим пленником, ты не причинишь ему вреда.
Вильгельм не был мстительным человеком; он дал ей такое обещание.
КОРОЛЬ ВИЛЬГЕЛЬМ И КОРОЛЕВА МАРИЯ
Вильгельм приготовился к отъезду в Англию. Несмотря на плохое самочувствие – участились приступы астмы, к которым добавился надрывный кашель, мучивший его и днем и ночью, – он выглядел даже помолодевшим. Наконец-то сбывалась его мечта; он и сам боялся поверить в ее исполнение. Внешне он был спокоен, как всегда, однако Мария чувствовала его душевное волнение.
Он посмотрел на нее – нежней, чем когда-либо прежде; не мог не ценить ее лояльности, заставившей повернуться спиной к отцу.
Итак, ему все-таки удалось обуздать ее; об этом было приятно думать. Как-то почти незаметно промелькнуло воспоминание о той строптивой девчонке, что когда-то не хотела быть его невестой. Она навсегда исчезла. Превратилась в кроткую и послушную супругу, и если бы у него было желание – и потенция, – он сделал бы из нее страстную женщину.
Впрочем, он не имел склонности к подобным невинным забавам. Ему была дана великая судьба, и он не собирался выпускать ее из своих рук – маленьких и тонких, но от этого ничуть не менее цепких, чем требовалось ему.
– Мария, – сказал он, – молись о том, чтобы Господь благословил и направил нас.
Она склонила голову; на этот раз ее слезы не привели его в отчаяние.
– Я буду молиться, Вильгельм… и сейчас, и во все последующие годы.
– Да – и во все последующие…
Он заметил страх, промелькнувший в ее глазах, – и вновь остался доволен.
– Вильгельм, ты меня пугаешь. |