Вызвались все, кто стоял на стене.

Кмитич даже не успел облачиться в гусарские латы, впрыгнул в седло как был — в шведском мундире, в последний момент лишь надев на голову гусарский шлем. Мушальский с двадцатью драгунами выскочил по опущенному мосту первым. Пушки, до сих пор не дававшие египетской гвардии приблизиться к стенам, враз смолкли, чтобы не задеть своих.

Египтяне нестройной лавой рысью не спеша пошли навстречу. Драгуны скакали линией, сохраняя строй. Вслед выскочили гусары. Кмитич сидел в седле и молодецки свистел, подбадривая кавалеристов:

— Давай, хлопцы! Покажем этим нехристям, что есть лучшая христианская конница!

Драгуны притормозили, дали рваный залп из пистолетов. Султанские всадники первого ряда начали вываливаться из седел, кто-то падал вместе с не менее нарядным, чем седок, конем… Второй залп — и драгуны расступились, давая гусарам место для атаки. В цветастом табуне египтян поднялся страшный гомон: не то переполошились, не то подбадривали друг друга криками. Кмитич скакал первым. Он мастерски увернулся от брошенного дротика, свесившись с горячего коня на правый бок. В этом висячем положении, удерживаясь лишь левой рукой и ногой, полоснул карабелой египтянина в бордовой куфье и блестящих на солнце доспехах. На фоне белоснежной чалмы лицо араба казалось почти черным. Удар пришелся прямо в незащищенный бок мамлюка. Тот коротко вскрикнул и, взмахнув в воздухе руками, упал с коня. Нога в ярком зеленом сапоге с острым носком застряла в стремени, волоча поверженного всадника по пыльной подольской земле. Этот мини-поединок воодушевил гусар. Они громкими голосами приветствовали успех полковника. Со стены также раздались радостные возгласы. А Кмитич уже сел в седло, оглянулся по сторонам, направил коня к очередному мамлюку и срубил его первым же ударом. Как сноп, египтянин рухнул с коня на землю… С пиками наперевес панцирные кавалеристы обрушились на египетскую гвардию, которая уже частично разворачивалась для бегства. Крики людей и ржанье коней затопили всю долину, все вокруг затянуло пылью из-под сотен копыт…

Бой оказался коротким. Видя, что враг уходит, гусары выхватывали седельные пистолеты и стреляли вослед. Мушальский напоследок достал кого-то стрелой, улыбаясь и говоря:

— Уже второй!

— Убирайтесь! Передайте султану, чтобы намаз побыстрее совершал да тикал отсюда! — кричал невесть как оказавшийся здесь Вяселка. Сабля в руке этого лихача была обагрена вражеской кровью…

— А канонир швед наш каков! — завистливо говорили те, кто не знал, что Свенссон вовсе и не Свенссон. — Не всякий шляхтич так сможет!

Вяселка лишь захохотал, закрутив головой, мол, эх, если бы вы знали!.. Однако пуще всех отличился в вылазке все же Юрий Володыевский. Этот доблестный подольский русин срубил троих арабов, причем срубил легко, на всем скаку, играючи. Одному мамелюку маленький рыцарь снес голову, и та, обмотанная белой чалмой, словно кочан капусты, покатилась по траве…

Впрочем, и у русин были потери: одного драгуна поразили дротиком в грудь, кому-то из гусар отрубило саблей руку, а третий, тоже гусар, сам упал с оступившегося коня и был затоптан арабскими копытами. Но у египтян потери были куда как ощутимей: человек полсотни, не меньше, было порублено и застрелено. Еще троих приволокли за шиворот в плен. Также вели под уздцы несколько арабских скакунов с позолоченной сбруей и пестрыми седлами. Но Потоцкий, в отличие от Мушальского и Кмитича с Володыевским, не выглядел счастливым.

— Это все обезьяны размалеванные! — махнул он рукой. — Скоро настоящие турки подтянутся.

Под вечер все военачальники собрались в католическом соборе, чтобы помолиться перед предстоящим боем. Атмосфера в соборе потрясла Кмитича и Михала и торжественностью, и воодушевлением, и трагизмом одновременно.