— Ладно, — усмехнулся Кмитич, — не бросать же тебя второй раз на дороге, тем более без твоей одежды. Будешь моим адъютантом.

— Да уж, — иронично улыбнулся Михал, — везет тебе, сябр, на разные приключения с женщинами. Везде вляпаешься!

— Так разве я сам? — ответил Кмитич, смутившись…

Въезжая в город, оршанский князь с любопытством смотрел на башни костелов и церквей Каменца, пытаясь сравнить их с литвинскими. К северу от города виднелась цепь невысоких гор, покрытых лесом.

— Это Товтры, — объяснил Вяселка, не спешивший покидать своего нового товарища, — или, как еще их называют, Товтровый кряж.

При виде обстановки в самом городе Кмитичу сразу вспомнился Смоленск в последний день перед штурмом его царскими войсками. Точно так же, как и в Смоленске, здесь кипела активная работа по подготовке к обороне. На стенах Старого замка и у Русских ворот усердно трудилась пестрая толпа горожан: русины, армяне, евреи, армейские офицеры, а также монахи — францисканцы, доминиканцы… Бойкие чернявые девушки разносили воду, вино и еду. То тут, то там с тачками в руках мелькали оголенные по пояс шляхтичи, с мокрыми от пота спинами и лицами. Как и в Смоленске, шляхту в этот момент трудно было отличить от простых горожан или обычных ратников…

В этой суетливой и жужжащей атмосфере спешной подготовки города к обороне Кмитичу показалось, что до него нет никому дела… Наконец-то подошел подольский хорунжий Гумецкий в рубахе с засученными почти до плеч рукавами. После того как Кмитич ему представился согласно тайному уговору с Собесским (в качестве полковника Самуэля Свенссона) и доложил о прибытии его роты, хорунжий кивнул:

— Очень хорошо, пан Кмитич, что прибыли! Мы вас давно ждем. Сколько вас?

— Вы знаете, кто я? — удивленно поднял брови Кмитич.

— Так, — кивнул Гумецкий, словно при этом думая о чем-то своем, — Собесский писал, я в курсе… Но вы продолжайте называть себя Свенссоном, ибо в городе могут быть и лазутчики Дорошенко. Нам канониры позарез нужны!

— Нас четыреста человек финских пехотинцев, сотня драгун Михала Радзивилла, он же шотландец Кноринг, и десять казаков куренного Вяселки.

— Не густо! — в сердцах сплюнул Гумецкий. — Вновь поляки нас бросили на произвол судьбы! Хоть бы роту мушкетеров какую-никакую прислали или немцев! С вами вместе у нас не более полутора тысяч гарнизона, а надо семь. Ну, хотя бы пять тысяч! С кем воевать? — Гумецкий в отчаяньи раскинул руки.

— Ладно, — он резко успокоился, — вашу пехоту и драгун отдавайте под начало войта Томашевича, а сами вот туда идите, к Русским воротам…

— А кто вообще у вас тут командует? Кто за старшего? — спросил Михал. — Мне нужен староста Потоцкий.

— Подольский староста Андрий Потоцкий? Так, верно, он здесь главный, — отвечал хорунжий, — он сейчас в Старом замке. Идите к нему, и он вам лучше скажет, что делать…

Потоцкий, полный и совершенно лысый пан, чисто выбритый, с одними лишь лихо загнутыми вверх усиками, встретил Михала словно истосковавшийся по сыну любящий отец. Родственники обнялись, расцеловались.

— Ну, красавец парень! — расправил усы Потоцкий. — В последний раз видел тебя во-от таким вот, — и Потоцкий указал ладонью не выше колена, — в Варшаве, в 48-м году.

— Так я вас помню, пан Андрей, — улыбнулся Михал, называя Потоцкого по-литвински, — я каждый день того визита в Варшаву и Краков помню, всех, кого видел, всю коронацию Яна Казимира помню.