|
Как я и надеялся, это заставило его улыбнуться, пусть и ненадолго. – Я ведь из тех, кого называют нонконформистами, – добавил я уже серьезно. – Верую ли я сам? Обычно я стараюсь не забивать себе голову разным теологическим мусором. Но вера, она ведь не только в том, что у нас на плечах, она во всем теле. Каждый из нас – живое воплощение веры и догматов, которых придерживались и наши родители, и все, кто жил до нас. Только одни воплощают их скрыто, другие – явно. – Я коротко глянул на него. – Все мы – живые заповеди.
Он явно был удивлен тем, что услышал от меня. Я и сам удивился. Я жил тогда точно под каким-то давлением. – Конечно, исполняем мы то, чему нас учили в детстве, или нет – это уже другое дело, – торопливо продолжал я. – Иногда мы способны сами себя удивить. Послушание всегда риск, непослушание – тоже, но, похоже, каждый рискует только тем, что хочет потерять. Знаешь, все наши беспокоятся за тебя. И я тоже. – Очень мило с их стороны, – сказал Уильям и откашлялся. – Только напрасно они беспокоятся. – Нет, не напрасно, – возразил я. Он вздрогнул, но я серьезно настроился не позволить ему улизнуть от разговора. – Не знаю, что ты затеял, но это явно идет тебе во вред. Уильям, настала пора остановиться. Он посмотрел на меня замученными глазами и попытался сформулировать ответ. – Что до Яхве, – продолжал он, – и аналогичных ему феноменов, то боюсь, что в их отношении силу человеческого понимания сильно переоценили. В конце концов, не все мы философы по натуре, есть среди нас и наблюдатели. Как ты думаешь? – Я думаю, – ответил я не спеша, со всей доступной мне легкомысленностью, – что мне понравится быть хирургом. – Я отвел глаза. – Ковыряние в чужом мясе окончательно меня покорило. Берешь в руки нож и никогда не знаешь, чем кончится дело. – Ты прав, – сказал он. Я не смотрел на него. Он тут же отвлекся. По его лицу я видел, как его мысль снова ускользает туда, где сдается дешевое жилье, как следует путем, по которому так и не прошел я, как возвращается к тайне, которую он так и не раскрыл мне. Я знал – я видел, – он чует, что кто-то идет за ним по следу.
Момент настал. Был обычный серый день, обычный ветер мел по мостовым неунывающего города. Уильяму до самого конца не давало покоя то, что он так никогда и не узнал, ни чье подозрение он разбудил, ни кто его выдал. Он сидел в своей импровизированной лаборатории, описывал в дневнике кости и снимал причудливые рисунки на пленку; из-за его неопытности в обращении с фотографическим аппаратом снимки выходили слишком темными и странно угрюмыми. Пригласить профессионального фотографа он не рискнул, не надеясь купить его молчание. Раздался стук в дверь. На пороге стояли два офицера полиции и привратник из медицинской школы. Они сразу шагнули внутрь, не обратив внимания на слабое сопротивление Уильяма. Пока они проводили обыск, он вышел на улицу. Стал ждать их там. Собрались местные. Маленькой девочки среди них не было, зато был квартирохозяин. Он поднял глаза и взглянул на окно второго этажа поверх головы Уильяма. Вид у него был виноватый. Наверное, он винит себя в том, подумал Уильям, что такая неприятность случилась с его жильцом: человеком, находящимся под его защитой, пользующимся его поддержкой. Как только Уильяму удалось перехватить его взгляд, он кивнул ему так, словно хотел успокоить. За годы нашего с Уильямом общения мне не раз приходилось становиться свидетелем его добрых дел. Само собой, я видел, как он спасал людей от смерти; больше того, я видел, как он возвращал встревоженным людям душевный покой, причем так, как далеко не всякий доктор сможет, а главное, захочет сделать. |
