Никто не звонил в дверь и не обрывал телефон. Значит ли это, что началась новая жизнь, что Олег поговорил со всеми моими мужьями и дал, так сказать, отбой воздушной тревоги? Будем надеяться на лучшее. А пока все по плану: утренний туалет и водные процедуры, то есть прогулка с Горацием под проливным дождем. И наконец я дорвалась до Бельмона, отключив предварительно телефон.
И только вечером, когда я спохватилась и включила телефон обратно, позвонила рассерженная следователь Громова и сказала, что с утра требует меня на повторный допрос, и где это, интересно, я хожу, если всем говорю, что работаю дома, потому что она, Громова, целый день до меня дозвониться не может.
Единственный ответ, который пришел мне в голову, это «Не ваше дело», но ведь с работниками милиции нельзя так хамски разговаривать, это неразумно, все равно что дразнить тигрицу в клетке, у которой сломан замок на дверце. Я представила себе следователя Громову в образе полосатой тигрицы в сером костюме и в очках. Зрелище впечатляло. Поэтому я кротко поинтересовалась, к какому часу мне являться завтра. Громова ворчливо ответила, что к двум.
С утра за всей суетой я не успела сосредоточиться и подумать, а какого черта, собственно, Громовой от меня нужно на повторном допросе.
Анна Николаевна Громова сидела в кабинете абсолютно в такой же позе, то есть писала за столом. Только костюм был другой — в клеточку, а так все то же самое — блузка, очки и выражение лица. Оторвавшись от своей писанины, Громова молча выложила передо мной потертую кожаную сумку.
— Узнаете?
— Вроде бы у Луизы была такая, — неуверенно проговорила я.
— Вы не мнитесь, сумку эту уже опознала соседка, — строго проговорила Громова.
— А что вы тогда от меня хотите? Нашли убийцу?
— В том-то и дело, что нет, — вздохнула Громова. — Мы, естественно, предупредили участковых в вашем районе насчет убийства, чтобы посматривали там, может, что вырисуется. Есть там такой тип, — она заглянула в записи, — Селиванов Е. К. Несимпатичная личность, алкоголик, но не бомж, промышляет на помойке бутылками и всякой дрянью. И вот вчера утром стоял он у магазина и продавал вот эту вещицу, — она протянула мне изящный футляр от очков.
Старинная вещь в хорошем состоянии.
Футляр я сразу узнала, Луиза мне его показывала. Действительно, красивая штучка, слоновая кость, инкрустированная перламутром, Луиза говорила, что футляр остался ей от отца.
— Это Луизин, — сказала я.
— В общем, тут как раз совершенно случайно милиция стала гонять теток у магазина, кто-то и обратил внимание на футляр.
Видно же, что вещь краденая. Так Селиванова и взяли, потом нашли у него сумку. Все там было цело: косметичка, очки, платочек носовой. Не было только кошелька, документов — пенсионного удостоверения — и статьи, что вы отдали ей в тот вечер.
— И что из этого следует? — тихо спросила я, меня начали одолевать мрачные предчувствия.
— Я продолжаю, — невозмутимо откликнулась Громова. — Селиванов клянется, что женщину не убивал. Шел, говорит, вечером, увидел, что она мертвая в будке лежит, и рассудил совершенно справедливо, что ей сумка больше не нужна. Взял сумочку и пошел себе своей дорогой.
— Мерзость какая! — не выдержала я.
— Это наш контингент, — вздохнула Громова.
— И вы ему верите? — вскричала Я. — Верите, что не он убил?
— Как ни странно, верю. Во-первых, характеризуется он как человек тихий, мухи, что называется, не обидит, — усмехнулась Громова. |