— Я не усну, — Джон сидел, покачиваясь в такт руладам цикады, расширив глаза, будто хотел разглядеть в полумраке хижины что-то, чего на самом деле не было. — У меня сна ни в одном глазу. Твой рассказ я хочу дослушать. Ну, и человек же ты! Просто невероятный человек. И жизнь у тебя совершенно невероятная.

— Всей моей жизни ты не знаешь, — мягко улыбаясь, проговорил Шерлок. — Потом, если захочешь, я тебе ещё многое расскажу. На самом деле, я не такой уж необыкновенный. Бог дал мне большие способности в определённой сфере, но ведь немалые способности он дал и тебе.

— Вот-вот! — подхватил Клей. — И каждый из нас распорядился этими способностями, как сумел. Вот ты служишь добру, даже когда оно бессильно перед злом, и ты знаешь это и знаешь, что потерпишь поражение.

— Добро никогда не бывает бессильно, пока ему хоть кто-то служит, — возразил Шерлок. — Но ты, кажется, хотел услышать конец истории?

— Ещё бы! И не отстану от тебя, пока не услышу. Ты сказал очень странную вещь.

— А что я сказал?

— Ты сказал, что не попался. Между тем на тебе «браслеты», и мы беседуем не в Лондоне.

— С этим не поспоришь, — вздохнул Шерлок. — И, наверное, я сам виноват: именно потому, что позволил уничтожить свидетелей — перестрелять всех троих гангстеров. После этого у меня было такое чувство, будто я падаю в пропасть. Даже не помню, как я вернулся на Бейкер-стрит. Ирен и Уотсон сидели за утренним кофе. Оба посмотрели на меня со страхом, потому что, как сказал мой друг, я походил на привидение. Я взял себя в руки и довольно спокойным тоном рассказал им обо всём, что произошло в минувшую ночь.

— А Ирен уже знала к тому времени, какими махинациями занимается её супруг? — уточнил Джон.

— Знала, я ей всё подробно рассказал, как только это выяснил. Она не удивилась. И теперь, поняв, что ей не освободиться от этого чудовища, не показала ни капли, ни тени отчаяния. Казалось, её больше беспокоит мой утомлённый вид, и она потребовала, чтобы я немедленно лёг в постель. «А я, — сказала она, — теперь могу покинуть ваш дом. И так я вела себя из рук вон неприлично — неделю жила в одной квартире с холостыми мужчинами». Мы с доктором хором рассмеялись, а я решительно возразил: «Нет. До завтра я ещё попрошу вас остаться. Ваше дело не закончено, и нам нужно ещё поговорить о нём. Но на холодную голову». — «Хорошо, — согласилась Ирен. — Я останусь».

Она осталась, а Уотсон уехал, потому что ему давно было необходимо навестить своих больных. Я ведь на неделю оторвал его от практики и лишил солидной части месячного дохода. Мой милый добрый друг никогда не упрекал меня в таких вещах...

Проводив доктора, я поднялся в свою комнату, и тут, на её пороге, отчаяние и усталость буквально раздавили меня. Не раздеваясь, я упал на кровать и провалился в глубокое чёрное забытье. Проснулся около пяти часов вечера, привёл себя в порядок и спустился в гостиную. И вот тут увидел Ирен такой, какой она не хотела, чтобы её видел хоть кто-нибудь... Она скорчилась на диване, стиснув руками голову. Вся её поза, весь её вид выражали такое глубокое отчаяние, что мне сделалось невыразимо тошно. Она не видела, что я спускаюсь, не слышала моих шагов. Но едва я к ней подошёл, опомнилась, мгновенно переменила позу, вскинула голову и улыбнулась: «Ну вот, совсем другое дело! — воскликнула Ирен. — У вас пропала мертвенная синева под глазами и на висках, и вообще — теперь вы похожи на живого человека. Нельзя было так переутомляться». Я опустился в кресло напротив и сказал: «Миссис Нортон, я виноват перед вами: не сумел довести дело до лучшего конца». «Да ни в чём вы не виноваты! — воскликнула Ирен. — Вы спасли мне жизнь».