Ларс Огестам спустился по лестнице с седьмого этажа здания на Кунгсбрун. Приятный вечер, теплый, хотелось тепла, как всегда после восьми месяцев пронизывающего ветра и время от времени снега. Он обернулся, посмотрел на темные окна прокуратуры. Два поздних разговора оказались длиннее, чем он думал. Огестам позвонил домой, объяснил, что задержится, и несколько раз пообещал, что ляжет спать, только когда помоет стаканы, которые остались с ночи и пахли алкоголем. Потом был телефонный разговор со Свеном Сундквистом, Огестам поймал его в каком‑то месте, оказавшемся аэропортом. Огестам искал недостающую информацию по той части расследования, которая касалась Польши, а Свен побывал на взорванной амфетаминовой фабрике.

– Домой?

– Да.

– Вы поедете домой к Гренсу?

Свен Сундквист долго сидел молча, не имея сил положить трубку. Деловой разговор уже закончился, Огестам терял терпение, он торопился.

– Да. Я поеду домой к Гренсу.

– Вы уж простите меня, Огестам, но я не совсем понимаю. Я знаю Эверта, я его ближайший сотрудник скоро четырнадцать лет как. Но он никогда, никогда, никогда в жизни, Огестам,  не приглашал меня к себе домой. Это… не знаю… такое личное, его странная… защита. Пять лет назад, и это было в первый и последний раз, я против его желания вломился к нему домой после кошмара в морге Сёдермальмской больницы. Но вы говорите, что он вас пригласил?  Вы в этом уверены?

Ларс Огестам медленно шел по городу. На улицах было полно народу, несмотря на время – воскресенье, вечер, начало десятого. Жажда тепла длиной в целую зиму, компания… всегда трудно отправиться домой, когда жизнь только‑только началась снова.

Он тогда не понял, что поводом для их поздней встречи может стать еще что‑то, кроме расследования. Ночью на кухне в Окесхуве, конечно, ощущалась какая‑то перемена, виски и триста две распечатки секретных донесений напоминали о том, что между пожилым комиссаром и молодым прокурором возникло понимание. Но Гренс быстро убил это чувство, обидев Огестама так, как умел только он. И если Свен прав и то, что Гренс пригласил его к себе домой, действительно почти невероятно, это приглашение может оказаться знаком перемен. Может быть, они с Гренсом и правда уже учатся выносить друг друга.

Огестам снова посмотрел на людей. Те, в легких куртках и шарфах, пили пиво в уличных кафе, они смеялись и болтали, как смеются и болтают люди, симпатичные друг другу.

Он вздохнул.

Нет никакой перемены, и никогда не будет.

У Гренса какие‑то свои мотивы, Огестам был в этом уверен, свои собственные причины для встречи, и он не собирался делиться ими с молодым прокурором, которого решил ненавидеть.

– Гренс.

Поток транспорта на Свеавэген еще не начал редеть, и Огестаму пришлось напрячь слух, чтобы услышать голос в домофоне.

– Это Огестам, вы хотели…

– Открываю. Четвертый этаж.

Толстый красноватый ковер на полу, стены – как будто мраморные, свет яркий, но не навязчивый. Если бы Огестам жил в городе, в многоквартирном доме, он хотел бы, чтобы там был такой подъезд.

Огестам решил обойтись без лифта; широкая лестница, на темной двери – «Э. и А. Гренс» на почтовом ящике.

– Входите.

Крупный, с жидкими волосами комиссар открыл. Он так и не переоделся. Серый пиджак, темно‑серые брюки.

Огестам с изумлением осмотрелся: прихожая была бескрайней.

– Большая она у вас.

– В последние годы я здесь не особенно живу. Но дорогу пока еще нахожу.

Эверт Гренс улыбнулся. Как странно. Раньше Огестам никогда не видел у него такого лица. Тяжелое лицо Гренса обычно бывало напряженным, неотступно следило за человеком, к которому было повернуто. Улыбка сделала лицо другим, и Огестам растерялся.