Целый день Сара возилась с лапой собаки. Она устала и рано легла в постель. Горбун сидел на ступеньке у ее кровати, а возле, на подушке, лежала больная собака.

Комната была небольшая; кровать стояла на возвышении, под розовыми занавесками. Мебель была позолоченная, обитая розовым штофом; пол был устлан дорогими коврами. Свет выходил из розовой вазы, висевшей на средине потолка. Сара лежала в одном кисейном капоте; было жарко. Она поминутно меняла положения, и одно другого было грациознее. Ее черные волосы расплелись и падали по кружевным подушкам. Ноги ее, белые, как мрамор, были одеты в шелковые туфли; одна туфля сползла, и чудная ножка обнажилась во всей своей стройности.

– Какая жара! – проговорила Сара, откинув волосы назад и закинув руки на голову. Она дышала прерывисто и скоро.

Горбун жадно глядел на нее и часто закрывал голову руками, как будто вдруг чего испугавшись.

– Отвори окно и рассказывай мне сказки, – шепотом сказала Сара.

Горбун исполнил первое ее приказание, а о втором сказал, что не знает никакой новой сказки. Она непременно требовала, чтоб он что-нибудь рассказывал.

– Угодно, я вам расскажу странный, сон, который я видел на днях…

– Ну, рассказывай, – машинально сказала Сара и закрыла глаза, приготовившись слушать.

Горбун начал дрожащим голосом:

"Мне было очень грустно; я долго думал о своем положении: я один, меня никто не любит, надо мною все смеются. Я осужден не знать любви, в то время как страсть сжигает меня".

Он приостановился и поглядел на Сару. Неожиданное молчание вывело ее из дремоты, и она быстро сказала:

– Ну, продолжай! Смешно, очень смешно, что ты говорил…

Горбун горько улыбнулся и продолжал:

"И с этими мыслями я задремал; сон еще не успел овладеть мною вполне, как передо мною начали мелькать какие-то лица; они дразнили меня, щипали, бранили, и я не мог сдвинуться с места; ноги и руки мои были как будто скованы. Это, кажется, еще больше поощряло моих жестоких мучителей. Я рыдал, чувствуя свое бессилие, проклинал себя и, наконец, дошел до страшного состояния. Я вызвал на помощь себе нечистую силу, чтоб отомстить. Загремел гром, люди с криком разбежались, я остался один, вдруг потолок рухнулся… я почувствовал, будто лечу; точно я очутился в нашем старом саду; старик с заступом стоял передо мною. Он посмотрел на меня насмешливо и велел итти за собой. Мы долго шли дремучим лесом; пропасти и болота превращались перед нами в равнины, и мы свободно проходили по ним. Звери, встречаясь с нами, раболепно падали, птицы замирали в воздухе, не смея опередить нас; мы все шли лесом глубже и глубже. Вдруг поднялась буря, столетние дубы стонали и с треском падали, звери выли… земля заколыхалась, и мы стали опускаться… Я лишился чувств. Открыв глаза, я увидел, что лежу среди обширного луга, на мягкой, высокой и душистой траве. Кругом меня весело распевали птицы. Свет был розово-матовый. Цветы самые роскошные росли на этом лугу. Мне было так весело, так легко, что я заплакал от счастия. Вдруг послышались нежные звуки арфы и гармонический голос… Очарованный, я подкрался к кусту роз, откуда неслись звуки, раздвинул его, и голова моя закружилась. Качаясь на кустах роз, лежала женщина. Лицо ее поразительной красоты как будто было знакомо мне; она лукаво улыбалась. Долго я смотрел на ее черные волосы, на ее ласковые глаза, на ее белую грудь. Я забыл все, я упал на колени, хотел прильнуть к ее губам… но она, как птичка, порхнула и высоко села на дерево и там снова запела, призывая меня. Долго я ловил ее… наконец поймал! Она дрожала в моих руках. Я прижимал ее к своей груди, я целовал ее, и она не отворачивалась от меня. Коротко было мое счастье! Вдруг все потемнело, я очутился снова в дремучем лесу, старик с заступом насмешливо посмотрел на меня и сказал:

"Твоя злоба, твоя жажда мести – все исчезло при первом моем испытании! Зачем же ты звал меня?.