– Я написала вдвое больше, чем взяла; если мало, ты завтра получишь еще!

Горбун сделал умоляющий жест.

– Все мои бумаги, какие у тебя есть, брось в камин. Горбун стоял с поникшей головой и молчал.

– Что же ты не исполняешь моего приказания? – кротко, сказала Сара.

Горбун улыбнулся, взял со стола вексель, бросил его в камин и, сложив руки, смотрел, как пламя обхватило его.

Сара быстро вскочила с дивана, подушки попадали.

– Как ты смел сжечь вексель? – сердито спросила она.

– Мне не нужны ваши деньги! – глухо отвечал горбун.

– А я еще менее желаю твоих; завтра ты получишь другой вексель.

– Я не приму его! – решительно сказал горбун.

– Мне все равно; но мои счеты с тобою кончены, завтра же оставь мой дом!

И она облокотилась на камин.

Горбуну показалось, что ее глаза отуманились слезами. Он затрепетал и, сложив руки на груди, смотрел на нее с бесконечной любовью.

Сара, бросив взгляд в зеркало, увидела горбуна, быстро повернулась и спросила:

– Ты еще здесь?

Горбун сделал к ней умоляющее движение и, горько рыдая, простонал:

– Пощадите, не выгоняйте меня!

– Вон из моего дома! – твердо произнесла Сара и выпрямилась.

Горбун дико посмотрел на нее… потом окинул глазами всю комнату.

– Я должен оставить ее дом? – прошептал он с ужасом.

Отчаяние овладело им.

– Нет, пусть лучше я умру теперь же! И он упал на колени.

– Я не могу тебя видеть! – сказала Сара с видом сожаления; но лицо ее выражало презрение; она отвернулась от горбуна, который страшно был жалок в эту минуту.

– О, не выгоняйте меня, дайте мне хоть еще раз видеть вас! Я не переживу, я с ума сойду! Сжальтесь, сжальтесь! Придумайте самое жестокое наказание, только не это, ради бога, не это: оно ужасно, оно бесчеловечно!

И горбун рыдал на всю комнату; он подполз к Саре, целовал и обливал слезами следы ее ног.

– Оставь, оставь меня! – в волнении сказала Сара отступая.

Ни слов, ни голоса недоставало у горбуна молить ее о пощаде. Одни раздирающие стоны вырывались из его истерзанной груди.

Сара облокотилась на камин и, закрыв лицо, тоже всхлипывала. Она была потрясена его стонами. Она привыкла к нему, его слепая преданность нравилась ей и совершенно была по ее гордому характеру.

С минуту Бранчевская стояла у камина, потом, подняв гордо голову и бросив презрительный взгляд на горбуна, пресмыкавшегося у ее ног, мерным шагом подошла к снурку колокольчика.

– Иди, или я призову людей! – сказала она, взявшись за снурок.

Горбун сделал отчаянный жест, вскочил и с ужасом закричал:

– Я иду, иду!

Переступив порог, он упал без чувств.

Сара вздрогнула; с минуту она стояла еще у снурка, не решаясь, позвонить или нет? Наконец подошла к двери и хотела запереть ее. Рука горбуна мешала; она с отвращением оттолкнула ее ногой и проворно заперла дверь на ключ…

Глава IX

Тяжко бьют по душе впечатления угрюмой жизни и куют из нее душу твердую, непреклонную, которая не встрепенется, не вскипит в минуту сильной радости, не сожмется судорожно и от воплей чужого отчаяния; крепнет душа под ударами впечатлений угрюмой жизни.

Вечные бури и волнения воздвигались и кипели в страстной душе, заключенной в уродливом теле. С первых дней детства сама судьба, казалось, обрекла горбуна быть существом злобным, враждебным всему доброму, и так вела его: раздуваемо было все низкое и недостойное, зародыш чего лежит в каждой душе, как и зародыш добра… Долго боролось в нем доброе начало и с обстоятельствами, и с крутыми уроками судьбы… наконец умерло оно, – заснула душа… И спит она крепким, непробудным сном.