Они двинулись. Дребезжание ветхих дрожек уныло разносилось на большое расстояние по пустой улице.

– А чай, семь уж есть? – спросил извозчик.

– Да, – отвечал Кирпичов.

– Вот оно и поди! наши, чай, уж скоро поедут из дому, а моей надоть постоять, – рассуждал извозчик. – Вот денек и пропал!

Кирпичов не слушал его; он погружен был теперь в разные вычисления, и до такой степени, что даже иногда делал их на спине извозчика.

Кляча едва тащилась, поминутно спотыкаясь. Извозчик раза два ударил ее по костлявым бокам и потом, поправляя шапку на голове, с отчаянием бормотал:

– Господи, господи! ишь, упрямая какая стала!

Они выехали на большую и роскошную улицу; разбитые и усталые ноги лошаденки скользили по деревянной мостовой. Кирпичов вдруг схватил извозчика за плечи и закричал:

– Стой!

Извозчик вздрогнул, потянул вожжи, и лошаденка его чуть не упала.

– Смотри! – указывая рукою на окна бывшего своего магазина, воскликнул Кирпичов. – Ты знаешь, – продолжал он торжественно и глубокомысленно, – ты знаешь, чей это магазин? Мой, мой! я весь дом займу под него… да! потомки мои будут торговать в нем; я своих наследников лишу всякого права закладывать или продавать его! Никакие козни врагов моих не сокрушат его!

Извозчик с удивлением слушал Кирпичова, сморкался, почесывал голову, пока тот ораторствовал.

– Ну, пошел! – сказал Кирпичов, устав говорить о будущем величии своего магазина.

Извозчик дернул вожжами, но лошадь не двигалась; он грозно замахал ими в воздухе, лошадь упорно оставалась на одном месте. Извозчик кричал, бранился и, рассердясь, ударил свою лошаденку. Сделав отчаянное усилие, проехала она два-три шага, слабые ноги скользнули, и она упала на деревянную мостовую. Глухой, стон вырвался из: груди извозчика, вожжи выпали из его рук; он как шальной глядел на растянувшуюся свою клячу, у которой бока высоко подымались от тяжелого дыхания, шея и морда вытянулись, и в глазах столько было страдания, что страшно было смотреть.

Кирпичов сошел с дрожек; только тут очнулся извозчик и с отчаянным плачем кинулся к нему.

– Батюшка, родной, пособи, обожди, я сейчас! Ах, господи, господи, грех какой! недаром я видел, что тебя у меня украли! – прислонясь к морде лошади, плачущим голосом проговорил извозчик и начал дрожащими руками разматывать хомут. Он тревожно глядел во все стороны, как будто думая сыскать себе помощи; но кругом было тихо и пусто. От волнения бедный ванька ничего не мог сделать; он кричал на лошадь, нукал: но она грустно и неподвижно лежала, слезливо глядя на своего хозяина. Кирпичов уже ушел далеко, размахивая руками. Извозчик ринулся догонять его. Он бежал, спотыкаясь, и задыхающимся голосом кричал:

– Барин, не погуби меня, отдай мне хоть деньги-то: ведь я бедный человек!

Кирпичов считал в ту минуту будущие свои доходы. Он с презрением подал извозчику десятирублевую ассигнацию и пошел дальше.

Извозчик кинулся к своей лошади, но, нагнувшись к ней, отскочил и остолбенел: кляча лежала с закрытыми глазами. Извозчик упал на свои оборванные дрожки и зарыдал. Долго оплакивал он свою кормилицу посреди большой улицы… Начали появляться прохожие. Они останавливались, равнодушно глядели на мертвую клячу, на извозчика, и продолжали свой путь…. случались и такие, которые, оглядев с участием околевшую лошадь, осыпали извозчика упреками:

– Ишь ведь, я думаю, лошадь не кормил, а теперь плачешь… лучше бы меньше вина пил!

Через час окоченелую лошаденку положили на роспуски, к которым привязали дрожки, и такая же измученная кляча, выбиваясь из сил, потащила ее с богатой улицы…

Извозчик шел за роспусками, бессмыссленно глядя на узду, снятую с бедной клячи…

Глава XI

Кирпичов возвратился домой усталый.