|
Завтра к утру должны быть на станции выгрузки, надо детально разобрать порядок разгрузки и подготовки к маршу. Проработали еще раз вопросы, коротко, а чего, собственно, долго разговаривать, все примерно известно, только повторение — мать учения, никогда не мешает. После этого наш бригадный заводила и весельчак лейтенант Махров предложил спеть чего-нибудь, и не успел я опомниться, как откуда-то появилась гитара. Хм, шестиструнка и даже с дарственной надписью. Вот хитрецы хитрющие, купили где-то. Теперь точно не отговоришься. Выходим с Кравцовым в тамбур перекурить. Столько лет не курил, бросил еще в армии, а вот опять вернулась поганая привычка. Спрашиваю:
— Как, Федот Евграфович, спеть? — Обязательно, Сергей Петрович. Хорошая песня, она не хуже лозунга…
Быстренько докуриваем и возвращаемся в вагон.
— Ну, и что спеть? — Про войну, лирическое что-нибудь, — просит с ехидцей зам по тылу майор Семецкий. Не нравится ему моя въедливость, вот он потихоньку и подкалывает. Послужи с мое, салага, поотвечай на всякие каверзные вопросы разнообразных комиссий, особенно после Афгана… — Лирическое так лирическое…
Темная ночь, только пули свистят по степи, Только ветер гудит в проводах, тускло звезды мерцают. В темную ночь ты, любимая, знаю, не спишь И у детской кроватки тайком ты слезу утираешь. Как я люблю глубину твоих ласковых глаз, Как я хочу к ним прижаться сейчас губами…
Молодежь слушает просто как хорошую песню про войну и разлуку, а те, кто постарше, у кого дома остались семьи, напряженно пытаются не выдать нахлынувшие чувства и сидят, внешне недовольные. Но я вижу, что песня и их зацепила:
Верю в тебя, дорогую подругу мою, Эта вера от пули меня темной ночью хранила. Радостно мне, я спокоен в смертельном бою, Знаю, встретишь с любовью меня, что б со мной ни случилось.
Смерть не страшна, с ней не раз мы встречались в бою… Вот и сейчас надо мною она кружится. Ты меня ждешь и у детской кроватки не спишь, И поэтому, знаю, со мной ничего не случится.
Перебираю струны, проигрывая последние аккорды, а самого трясет не меньше, чем майора Сидкова, сидящего неподалеку. Черт побери, у них-то есть хотя бы какая-то надежда! Их ждут, и они могут вернуться. А куда вернусь я, куда вернется Андрей? В туман? Бл…, сам себя довел. Срочно поем что-нибудь другое:
Помиритесь, кто ссорился, позабудьте про мелочи. Рюкзаки бросьте в стороны, вам они не нужны. Доскажите про главное, кто сказать не успел еще, Нам судьбою оставлено полчаса тишины…
Бл…, да что это у меня сегодня, все грустные песни лезут. «Чую, ждет нас не легкий бой, а тяжелая битва».
До атаки, до ярости, до пронзительной ясности. И, быть может, до выстрела, до удара в висок. Полчаса на молчание, полчаса на прощание, Пять секунд на бросок.
Раскатилось и грохнуло над лесами горящими, А ведь это, товарищи, не стрельба и не гром. Над высокими травами встали в рост барабанщики, Это значит, не все еще, это значит, пройдем.
Так, демонстративно гляжу на часы. Швейцарские, трофейные. Отлично, между прочим, идут. Были у меня в детстве похожие, батин подарок, нашего производства, «Слава». Шли с точностью секунда в сутки все время. Потерял я их как-то на пляже, а ведь шли без единой поломки. До сих пор жалко…
— Еще одну — и отбой. Поем практически хором уже знакомую многим песню про танковый ударный батальон и расходимся. Рядом со мной остается только Кравцов. |
