– Но закон, clarissime, как хотите, не в меру жестокий и несправедливый, – возражал младший патер.

– Dura, lex, ced lex (закон жестокий, но закон). Не будет храма – не будет и проповедника. Или у вас для этого есть другое средство?

– Средств у меня нет; но боюсь я, как бы не попутал нас дьявол…

– Коли без дьявола не обойтись, то мы и дьявола возьмем за рога…

Шаги и голоса удалились, все кругом опять стихло.

– Вот и черт с бисом: один черный, другой рябенький! – с возвратившеюся смелостью заговорила Маруся, выбираясь с панной Мариной изо рва на дорогу. – Но что они, греховодники, затевают? Самого дьявола ведь за рога взять норовят…

– Не наше с тобою женское дело, Муся! – оборвала ее панна Марина, – о патерах же наших, сделай милость, не изволь так отзываться. Идем-ка скорее; как раз еще полночь упустим.

Как ни храбрились две девушки одна перед другою, но, вступив в лесную чащу, которую приходилось миновать им, обе крепче переплелись пальцами рук, плотнее прижались плечами друг к дружке и не шли вперед, а бежали. Густой дубовый бор кругом глухо гудел и шумел, словно со всех сторон сошлись здесь, столпились лесные духи, чтобы творить суд и расправу над дерзкими нарушительницами полуночной тайны. Хоть кому жутко станет…

Уф! Слава тебе, Господи! Благополучно выбрались-таки на ту сторону бора. Экая темень какая! Хоть глаз, право, выколи. Даже кузни Бурноса у опушки не видать, а про церковь в отдалении и толковать нечего. Но страшного этого говора лесного по крайней мере уже не слыхать, а в траве придорожной, вместо того, весело таково звенят кузнечики, в сторонке где-то, в поле, поскрипывают, перекликаясь, дергачи.

Ободрившись, две подруги куда уже храбрее продолжали путь. Вот они и у подошвы холма, на котором высится старый православный храм.

– Да ведь вы же, панночка, не православная? – хватилась тут Маруся. – Может, вам и слушать здесь негоже?

– Не православная, а все такая ж христианка! – с обидчивою гордостью возразила панна Марина.

– Простите, голубушка: опаски ради слово молвилось…

– Черту я, милая, слава Богу, как и ты, не поклоняюсь!

– Не поминайте его здесь, дорогая, врага Божьего! Ведь мы же среди мертвых на погосте… Да куда же вы?

– А тут ближе.

Подсмеиваясь над своей чересчур уже суеверной подругой, панна Марина, впереди ее, перелезла через низкую ограду и смело стала подниматься в гору, между могильными насыпями и покосившимися крестами.

– Смотри-ка, Стожары (созвездие Большой Медведицы) как горят-то! – говорила она, – все кругом видно.

Видать всего кругом, конечно, не было, но ночное небо, действительно, сплошь вызвездило, замерцало бесчисленными алмазными точками, и мерцанье это настолько озаряло пологий скат холма, что позволяло без большого затруднения пробираться вперед к мрачной громаде храма, черным силуэтом выделявшейся теперь на звездном небе.

Маруся нагнала свою панночку только у паперти.

– Смотри! – шепнула та, нервно хватая ее за руку, – ведь церковь-то не закрыта… кто-то есть там…

Двери храма точно были слегка только приотворены, и в щель виднелась бледная полоска света.

– Не тати ли грабители? – сказала Маруся, в которой мысль о совершающемся здесь, может быть, святотатстве поборола разом суеверный страх.