– Уф! Не приставай: и так на убой откормила… Как погляжу я, девонька, захлопоталась ты для дяди-то, и хозяюшка из тебя преизрядная вышла. Пора, знать, сожителя выбрать.

Племянница порывисто воззрилась на него.

– Ты что это, дядя? Про что говоришь-то? Запорожец, продолжавший еще трапезовать, с полным ртом обернулся к ней и подмигнул лукаво.

– Заневестилась, брат, пора на торг везти.

– Был бы товар, а покупатель найдется, – досказал Биркин. – Покойный родитель твой тебя, слава Богу, тоже не в одной сорочке оставил; и собой ты, девонька, грех сказать, не уродом родилась.

– Еще бы! – принужденно рассмеялась Маруся. – Такое сокровище! Нарасхват возьмут!

– Небось, – заметил опять Данило, – у дяди-то твоего и покупатель свой есть уже на примете.

Девушка обомлела; во взоре ее блеснул недобрый огонек.

– Правда это, дядя?

– Чего тут долго в жмурки играть: есть.

– И я его знаю? Уж не Илья ли Савельич?

– А хошь бы и он.

– Нет, дяденька; за него я не пойду! Не пойду!

Высокая, стройная, она стояла посреди горницы, закинув назад головку и вытянув перед собой обе руки, словно отталкивая от себя немилого жениха; отдавшись порыву негодования, она гневно поводила кругом искристыми очами. Запорожец просто загляделся на нее.

– А хороша девчина, Степан Маркыч, ой, хороша!

– Да уж породы Биркиных, одно слово, – сказал Степан Маркович, сам невольно залюбовавшись на племянницу. – И норовиста же, одначе, как Биркина: все делай, мол, по ней, как ей в башку забрело. Только ведь я, голубушка, не забудь, такой же Биркин, и что раз у меня сказано, то свято.

– Илья-то, точно, противу такой крали из себя-то куда неказист, – вступился Данило.

– Кого ей еще: Бову-королевича, что ли! Мужчина, коли немножко показистее черта, так уж и красавец.

– Да коли сам он не люб мне! Не пришли за мной тогда панночка моя колымаги, так меня бы на белом свете уже не было, давно бы утопилася! А что он с покойным-то тятенькой проделал!

– Знамо, спасибо не за что сказать; около дела вашего руки-таки погрел, – должен был согласиться Биркин. – Травленая лиса!

– Ты, дядя, словно его еще одобряешь!

– Одобрять не одобряю, а честь отдать – отдам: ловкач! Стало, плохо лежало. Так кто тут больше-то виноват: он, или родитель твой, не тем будь помянут? Но опутал он нас с тобой так, что ни тпру, ни ну. А выйдешь за него, так к тебе же твое все разом и вернется. Приручишь его, так станет он у тебя по ниточке ходить. И будешь жить да поживать, в богатстве, да в холе…

– Не с богатством, дяденька, жить, а с человеком. Смилуйся, не мучь ты меня, не делай меня навек несчастной! Не прихоть это у меня… Не хочу я вовсе замуж – ни за Илью Савельича, ни за кого в мире… Лучше в девках останусь… Миленький, добрый ты мой!..

Голос девушки оборвался. Она с мольбой сложила руки; на ресницах ее блеснули слезы.

Подгулявший казак украдкой сочувственно подмигнул ей опять.

– Хе-хе-хе! «Ни за кого в мире!» – повторил он.