|
. Назвался он Гордеем Ивановичем Пахомовым; со знанием дела расспросил, долго ли пришлось штилевать, не погиб ли кто в море, как здоровье минера Атрыганьева? В карточке меню блюда и вина были расписаны в семи колонках на семи языках (вплоть до испанского), а в первом ряду, подле японских иероглифов, заманчиво перечислялись аппетитные кулебяки с визигой, солянка с грибами, щи кислые со сметаной. — У нас товар самый свежий, получаем из Одессы с пароходов... Газетку английскую не угодно ли посмотреть? Тоже свеженькая — из Гонконга. — Справившись о фамилии мичмана, Пахомов был крайне удивлен, — Вот те на! А капитан второго ранга Павел Семенович Коковцев кем вам доводится? — Мой дядя. Недавно скончался в Ревеле. — Добрый человек был, царствие ему небесное. — Вы разве знали моего дядю Пашу? — С него-то все и началось... Агашка! — кликнул Пахомов; явилась дородная бабища, завернутая в пестрое кимоно, но голова ее была по-русски повязана платком. — Агашка, ты в ноги кланяйся: вот племяшек благодетеля нашего... А ведь я из порховских, как и вы, сударь! Урожден был в крепостных вашего дядюшки. Состоял при нем камердинером. Когда поплыл он в Японию, и меня прихватил ради услужения. На ту пору как раз выпала реформа для нас. Для невольных, значица. Это в шестьдесят первом годочке от рождества Христова... Помните? — Да где же! Мне тогда три года исполнилось. — Ну, вот! А мы в Хакодате плавали, там и присмотрел я кухарку у консула нашего... Агашку! Ее самую, — Пахомов указал на обширное тело супруги. — Пришел к Павлу Семенычу и — в ноги ему: невеста, мол, на примете имеется, держать меня в прежнем положенье не можете,так и отпускайте. — А что дядя? — спросил Коковцев. — «Дурак ты, — говорит, — пропадешь здеся, и никто не узнает». А я, как видите, не пропал. Любой скобарь мне теперь позавидует! Владимир Коковцев вынул тяжелые (и неудобные для кошелька) мексиканские доллары, которыми платили жалованье офицерам на эскадре адмирала Лесовского. Сложил их горушкой, как оладьи на тарелке. Гордей Иванович искренне оскорбился: — Э, нет! С вас, сударь, не возьму... Павел Семеныч, вечная ему память, в разлуку вечную двести рублев мне преподнес. «На, — сказал, — дуралей, на первое обзаведение». С его денежек и рестораном обзавелся. Не обижайте... Он вышел проводить мичмана на улицу. Коковцев спросил его о гейшах — хотелось бы посмотреть их танцы. — На што оне? — фыркнул Пахомов. — Гейши вам никак не понравятся. Скушно с ними, да и кормежка плохая. С ихнего-то чаю без сахара не набесишься. Вижу, вас иное тревожит. Девки для того есть, называются — мусумэ, и по-русски кумекают. Вам и надо такую, чтобы разговоры вести по-нашему... Ночевать Коковцев вернулся на клипер. — Ног не чую под собой, так набегался. Чайковский раскладывал пасьянс. — Набегались? На что же тогда существуют рикши? — Стыдно мне, человеку, ездить на человеке. — А этот несчастный рикша, благодаря вашей щепетильности, сегодня, может быть, остался без ужина. — Об этом я как-то не думал, — сознался Коковцев. — А вы подумайте... Между прочим, внешним видом японцев не обольщайтесь. Здесь вы не встретите людей в нищенских отрепьях, как это бывает в России, но Япония — классическая страна бедняков! Кстати, вы еще не побывали в Иносе? Так побывайте... Там есть такая Оя-сан, дама очень ловкая, и вам ее конторы не избежать. Оя-сан содержит в Иносе резерв японских девиц. |
