Изменить размер шрифта - +
.. Там есть такая Оя-сан, дама очень ловкая, и вам ее конторы не
избежать. Оя-сан содержит в Иносе резерв японских девиц. Ей наверняка уже
известны списки молодых офицеров клипера, дабы обеспечить своих «мусумушек»
верным заработком, — Коковцев пылко протестовал, говоря, что не может любить по
контракту. Чайковский в ответ хмыкнул:
— А вы, чудак такой, сначала подпишите контракт, потом можете и не любить. Кто
вас просит об этом? Никто... Но будьте уж так любезны обеспечить бедную девушку
верным доходом. А иначе — с чего ей жить? Вспомните того же рикшу, от услуг
которого вы необдуманно отказались...
Кают-компания была заставлена цветами — их прислали на клипер добрые женщины
Иносы. С берега вернулся и,мичман Эйлер:
— Здесь столько соблазнов, а среди японок множество красивых женщин. Но все они
такие маленькие — как куклы!
Коковцев по-юношески стеснялся думать о женщинах откровенно. Чайковский,
кажется, умышленно оберегал его всю дорогу до самой Японии, чтобы здесь, на виду
Иносы, сдать прямо на руки маститой Оя-сан... Далее не его забота!
* * *
Устремляясь в будущее, Япония поспешно осваивала достижения Европы, но при этом
японцы никогда и ни в чем не поступились в своих традициях. Иноса же вообще
осталась частицей былой эпохи, а соседство великолепных доков, в которых рабочие
клепали обшивку крейсеров, лишь усиливало поразительный контраст между двумя
Япониями — старой и новой... Набережные купались в кущах глициний: между доков и
мастерских фирмы «Мицубиси» виднелось здание русского военного госпиталя.
Англичане в своих лоциях предупреждали, что Иноса вроде русского сеттльмента,
куда им, англичанам, лучше не заглядывать: они встретят тут холодный прием...
История не всегда плывет официальными каналами!
Что не сумел (или не мог?) сделать граф Путятин, прибывший в Японию со своим
посольством на фрегате «Паллада», то довершил грозный тайфун 1858 года. Он
разломал русский фрегат «Аскольд», и шестьсот человек экипажа, выброшенные на
берег близ Нагасаки, нашли радушный приют при кумирне Госиндзи, а жители деревни
Иносы стали лучшими друзьями моряков. С той поры осталось в Иносе кладбище
моряков, с годами оно разрасталось все шире, японцы рачительно ухаживали за
русскими могилами, как будто в них покоились их близкие родичи. Может быть, на
улицах других городов улыбки на лицах японцев и были искусственными, явно
фальшивыми, но в Иносе каждого русского человека жители встречали самой
искренней улыбкой...
Эйлер ожидал у трапа дежурный вельбот. В статском костюме и при котелке,
пухленький, розовощекий мичман выглядел иначе, становясь похожим на
преуспевающего в жизни биржевого маклера. Он забавно покрутил в руке камышовую
тросточку:
— Вова! Я все-таки навещу эту злодейку Оя-сан. Пятнадцать мексиканских долларов
в месяц — не деньги, все равно расшвыряются, а тут... такая свобода нравов!
Старший офицер клипера подошел к Коковцеву:
— Вы чем-то озабочены, Владимир Васильевич?
«Наездник» только вчера получил почту из России.
— Маменька жалуется. Осталось восемь десятинок земли — курам на смех! — сказал
мичман. — А вокруг осели деловые мужики, у которых даже огороды шире. Пишет
маменька, что еще год-два, и растащат наше гнездо, а портреты моих предков
подложат под ведерные самовары. Связей в обществе у меня никаких, в лучшем
случае годам к сорока вытяну до кавторанга... Ну, вытяну! А что дальше?
— Дальше... Я бы на вашем месте вспомнил старика Державина: «Жизнь есть любви
небесный дар! Устрой ее себе к покою, и вместе с чистою душою благослови судеб
удар».
Быстрый переход