И он неудачно попытался парировать:
— Для необразованной женщины вы говорите очень складно.
— Это получается само собой. Ходишь из города в город, слышишь, о чем люди говорят…
— А о чем они говорят?
Ее брови приподымаются. Деревенская хитрость — когда хочешь выиграть время, притворись, что не понимаешь. Хитрость настолько очевидная, что Боден вновь обретает спокойствие. Хитрая бабенка, но вовсе не такого недюжинного ума, как ему порой представляется. Он не стыдится признать свою неправоту. Изучение людей — единственная его страсть, и его иногда даже в этом упрекают. Оседлав любимого конька, поглощенный своим исследованием, он настаивает, хитрит, терпеливо ждет, и его коллег — представителей третьего сословия такое поведение коробило бы, не убедись они, сколь действенно его упорство. Однако мужчине, мыслящему более или менее разумно, легче досадить вопросами, его легче сбить с толку, чем женщину. Укажите на ошибку в его рассуждениях (а кто застрахован от ошибки?), и он сразу запинается, теряет уверенность, на мгновение показывает свое истинное лицо. Женщина, и прежде всего женщина невежественная, не нуждается в логике. Она и не понимает, когда от нее требуют рассуждать логично. Она вовсе не теряется, наоборот, смеется вам в лицо или начинает упираться. Как женщина может понять очевидность, которую столь почитает Боден, необходимость ясности, содержательности понятий, прекрасную работу мирового механизма (который местами следует немного смазывать маслом, и Боден — человек здравомыслящий, прогрессивный — вносит в это дело свою лепту), триумф разума? Женщинам чужды эти постоянные усилия, составляющие смысл человеческого существования, в этом их слабость и их сила. По сути своей все они в какой-то степени ведьмы.
Женщина — элемент хаоса, она привносит в мир анархию, женщина — вредоносная закваска, непредсказуемо осложняющая жизнь. Как прекрасен был бы мир без женщин. Не приходится сомневаться, что он на три четверти освободился бы от свар, лжи, малопонятных обрядов, освободился бы от тайн. Мир, лишенный покрова таинственности, — его подспудная мечта. В глубине души он не любит женщин. Такую неприязнь можно испытывать к чужому народу, к чужой расе. К женщинам у него отвращение. На что они вообще годятся? Работать по дому? Однако здесь справится и хороший слуга. Красота? Достаточно посмотреть, во что они превращаются к старости. И потом, красивы и дети, и цветы, и картины — их красота не таит обмана. Женщины производят на свет детей? Да, производят, но детей следовало бы у них тут же забирать, так как они норовят испортить их с колыбели, — забирать и отдавать на воспитание, В Спарте… Может, тогда действительно существовал способ сделать женщину разумной. В глубине души я ненавижу женщин. А такая вот женщина как бы символ всего, что он в них ненавидит. Упрямая, ограниченная, вечно придающая словам двойной смысл, она внушала беспокойство, неясное ощущение вины; притворяясь существом немощным, она обрушивала на вас неожиданную таинственную, неизвестно откуда взявшуюся силу, порожденную не разумом, не рассудком, не верой, а глубокой необъяснимой убежденностью, которую пробуждает к жизни плоть, нутро… Возможно, это связано с их способностью рожать детей, ведь они плотью усваивают, что ход вещей извечен, жизнь продолжается и после их смерти, зло и таинственность бытия беспредельны…
Внезапно его кулаки сжимаются, но, заметив это, Боден расслабляется. В конце концов травы — это только первое признание. Его власти нет предела. Стоит ей вывести его из терпения, и он может сделать так, что она исчезнет, словно в люк провалится. В первый раз в жизни он впрямую распоряжается человеческой судьбой.
Разумеется, у его политической деятельности другой масштаб. Решения, принимаемые с его подачи, касаются не одной придурковатой и лицемерной деревенской бабы, а целых сел, целых городов. |