Висканьо кивнул, все же не решаясь поднять голову и посмотреть в глаза отцу.

— Вот и хорошо. А теперь, сын, я принесу пастушку.

Улыбнувшись Конану, купец легко поднялся и исчез за дверью.

— Значит, прохвост Свилио упер наших овец у твоего отца… — задумчиво пробормотал варвар. — Но он их продал. Кому? Может, Кармио знает?

— Откуда ему знать… — буркнул рыжий. — Да и нам придется попрощаться с овцами…

— Почему это?

— Помнишь, что сказал кривоногий слуга? После боя с зингарцами Свилио лишился рассудка… Что он может рассказать нам?

— Что-нибудь да расскажет, — самоуверенно заявил Конан. — Клянусь Кромом, я найду овец, даже если для этого мне придется открутить недоумку Свилио его вторую руку.

— Ах, Конан…

— Ах, Конан! — передразнил киммериец Виви.

Настроение у него было отличное. Пожалуй, за последнюю луну он впервые чувствовал себя таким легким, почти что невесомым. Талисман перестал его злить, разве что совсем немного раздражал, а грядущее раскрытие тайны и главное — поиск покупателей овец — заставляло его сердце сладостно замирать.

Едва только в дверях показался Кармио Газа, держащий в правой руке нечто блестящее, как Висканьо вскочил, опрокинув бутыль немедийского вина, кинулся было к отцу, но остановился, удерживаемый мощной дланью варвара. Тот сидел недвижимо и в лице совсем не изменился — Виви с завистью посмотрел на него, пораженный таким самообладанием, и тоже сел.

— А вот и пастушка, — с улыбкой объявил купец, протягивая киммерийцу маленькую золотую фигурку.

Конан взял ее двумя пальцами, рассмотрел, фыркнул. Пастушка и в самом деле оказалась невелика, в половину его ладони. На месте глаз ее были искусно вделаны крошки неизвестного самоцвета, создающие впечатление лукавого искрящегося взгляда; длинное платье оказалось покрыто странной вязью, напоминающей буквы; в полусогнутых руках пастушка держала корзинку, полную яблок — каждое величиной с рыбью икринку, но совершенно как настоящее, с листочками и вмятинками на боках. Лишь выражение ее лица не очень-то понравилось Конану. Губы казались тонки и злы, хотя, если повернуть ее на свет, улыбались.

Затаив дыхание, разглядывал фигурку Виви. Именно такой он и представлял себе пастушку, и именно такой она виделась ему во сне, когда метала яблоки в звезды.

— Эту вещицу сделал знаменитый когда-то в Стигии мастер Хатхон, — счел нужным пояснить старик. — Я носил ее ювелиру, и он обещал мне за нее хорошие деньги… Но как я могу продать память!

— Тебе так дорога память о Баге Левене? — разочарованно протянул Висканьо, отрываясь от пастушки.

— Конечно! Ведь это мой единственный родственник! К тому же он — почетный гражданин Шема! — Кармио Газа окинул взглядом враз помрачневшие лица варвара и талисмана. — Но… Если вам, друзья, так нужна сия безделица… Возьмите!

— Ты… Ты даришь ее нам? — изумился Виви.

— Дарю. Я стар, и на Серых Равнинах, куда мне предстоит уйти в скором времени, такие игрушки ни к чему… Может, вам она пригодится? Я буду рад.

— О-о-о… Отец… Как ты добр…

Глаза талисмана наполнились слезами. Он быстро наклонился и приник губами к руке купца.

— Мой Виви… — прошептал тот, ласково гладя рыжие вихры Висканьо. — Ты больше не покинешь меня?

— Нет… И… Я исправился, отец. Я не беру чужого…

Конан хотел было язвительно хмыкнуть на такое заявление, памятуя о вылаканном однажды ночью пиве именно этим честным парнем, но почему-то удержался, а почему — он и сам не смог бы объяснить.