Конан хотел было язвительно хмыкнуть на такое заявление, памятуя о вылаканном однажды ночью пиве именно этим честным парнем, но почему-то удержался, а почему — он и сам не смог бы объяснить.

— Конан… — обратился вдруг к нему Виви, — я хочу тебя попросить… Возьми пастушку себе… Ты большой и сильный, ты и без меня справишься с этим делом… А я — я останусь с отцом.

— Конечно, добрый друг, — подхватил купец. — Забирай ее! И скажи, можем ли мы еще чем-нибудь помочь тебе?

— Только глотком немедийского, — сумрачно буркнул Конан. Как надоел ему этот мальчишка за несколько дней пути, но сейчас, наконец от него избавившись, он отчего-то не ощущал ожидаемого облегчения. Подавив вздох, происхождение которого так и осталось для варвара загадкой, он поднялся, подмигнул талисману, растянувшему рот в счастливой и глупой улыбке, и пошел к двери.

— Я провожу тебя, Кони, — вскочил рыжий. — Ты сам не найдешь дорогу…

«Опять Кони», — с досадой отметил про себя киммериец, но заострять на сем внимания не стал: все равно он видит Висканьо последний раз.

— Прощай, добрый друг! — махнул ему рукой купец. — И не забывай, коли будет что-либо нужно — приходи!

…За ворота Конана вывел Сизый Нос. Настроение его с утра явно улучшилось, и в блеклых глазах загорелся лукавый огонек, по всей видимости следствие принятого пива. Он долго и упорно кланялся варвару, а потом вдруг отчетливо выругался ему вслед и с грохотом закрыл ворота.

А Конан возвращался в «Искалеченного в боях Свилио», и с каждым шагом Мессантия раздражала его все больше, равно как и пастушка, покоящаяся во внутреннем кармане дорожного мешка. В душе варвара не осталось ни азарта, ни жажды денег, ни желания снова видеть рожу Веселого Габлио, который наверняка заявится скоро в тот же трактир; и если б не привычка всякое дело доводить до конца, киммериец уже уехал бы отсюда куда подальше, ибо и город, и люди не вызывали в нем интереса, и даже лишнего дня он не хотел бы провести здесь. А пастушка… Что пастушка! Самое место для нее на дне морском. Но — так уж и быть, Конан поможет ей воссоединиться с овцами, а потом…

— Кона-а-ан! Подожди! Конан!

Варвар оглянулся. Размахивая длинными руками, к нему бежал рыжий талисман, гладко причесанный и одетый как наследный принц. Тощее лицо его сияло, словно каждая веснушка посылала Конану свою, отдельную улыбку. Остановившись в двух шагах от киммерийца, Виви одарил его бессмысленным счастливым смехом и, задыхаясь от быстрого бега, сказал:

— Подожди, я пойду с тобой!

— А как же твой отец?

— Я вернусь к нему. Потом. Когда мы достанем овец.

— Он отпустил тебя? — недоверчиво сдвинул брови варвар.

— Конечно! Он все понял! Он сам мне сказал: «Иди с другом, мой мальчик. Но возвращайся ко мне, я буду ждать».

— Прах и пепел… Вот навязался на мою голову… — ухмыляясь, проворчал Конан. — Ладно, идем. Но смотри — если ты еще раз назовешь меня «Кони»…

— Ты свернешь мою цыплячью шею! — радостно осклабился рыжий и вновь поскакал рядом с варваром, фальшиво насвистывая старинную аргосскую балладу о несчастной любви пастушки к прекрасному рыцарю.

* * *

К полудню в «Искалеченном в боях Свилио» народу поубавилось. Пара красномордых пьянчужек занимала стол посередине; они раскачивались на табуретах и не менее фальшиво, чем талисман, дружно распевали ту же балладу о пастушке.