В киммерийце несомненно было что-то еще, а вот что, она не могла понять; не могла и назвать, а могла лишь почувствовать. Она прикрыла тяжелые веки, на миг только погрузившись во мрак, а когда усилием снова приподняла их, то увидела колосса, воздвигшегося в ее крохотной каморке и едва не проткнувшего головой трухлявые доски потолка.

Хотя поначалу он чуть было не сверзился на пол, ибо макушкой действительно врезался в потолок — перед глазами сразу замелькали разноцветные круги и искры, колени подогнулись, — на ногах все же сумел устоять. На выдохе задержав дыхание, он восстановил равновесие (пока не то, Великое, а самое простое, но ведь это было только начало), качнувшись, обвел слегка помутившимся взором Низины владения, представлявшие собой всего-то одну темную комнатушку, где он провел последние семь дней и ночей, и победно посмотрел на свою спасительницу.

— Хей, Низа! — гаркнул он так, что старуха вздрогнула. — Да ты и впрямь колдунья! Клянусь Кромом, я снова могу переломать хребет белой полосатой твари!

— Снежный тигр умер, но снежный тигр жив, — туманно заметила Низа, прикрывая веки.

С пару мгновений Конан молчал, в недоумении воззрившись на колдунью. Потом передернул плечами и с досадой махнул рукой.

— А ну тебя, старая. Бормочешь невесть что… Лучше дай мне еще пива. Кром! Прежде мне не приходилось пить такого!

— Пива тебе больше нельзя, — скучным голосом произнесла старуха. — Выпей воды.

Киммериец скривился.

— Тьфу! Не хочу воды!

Он сделал круг по комнате, двигаясь мягко, бесшумно, словно тот же снежный тигр, и так же чутко принюхиваясь к странным запахам каморки. Лишь теперь сквозь аромат старухиного пива, сообщаемый его дыханием, он услышал густой дух сушеных трав и цветов, что были целыми связками пришпилены ко всем четырем стенам. Маленькое окошко из бычьего пузыря пропускало совсем немного света, поэтому Конан не сразу разглядел скромно притулившийся в углу огромный кувшин.

— Хм-м… — пробурчал он, встав перед сосудом на одно колено. — Пахнет как… Ни-иза! Да это же вино!

— Тебе нельзя вина. Выпей воды.

— Почему мне нельзя вина? Я здоров! Ты что, ослепла тут в своей глухомани? Гр-р…

В раздражении Конан сплюнул на пол и, не удержавшись, треснул кулаком по стене над кувшином. В тот же миг ему пришлось об этом пожалеть, так как от удара прогнившая стенка покачнулась и несомненно рухнула бы ему на голову, если б он вовремя не подставил под нее обе руки.

— Тащи подпорку, — рыкнул он, оборачиваясь к старухе.

Та, казалось, только сейчас проснулась. Медленно открыв глаза, она равнодушно взглянула на своего подопечного, который, стоя на коленях, держал стенку ее ветхого жилища. Затем так же медленно колдунья встала и, шаркая деревянными башмаками по полу, вышла через низенькую дверь, изнутри увешанную десятками пучков трав.

— Да скорей же! — донеслось ей вслед.

Осыпая проклятиями ни в чем не повинного здесь Нергала, в душе Конан не испытывал особенно сильных чувств по поводу нынешнего своего довольно комического положения. Все затмило главное — колдунья все же поставила его на ноги. Сила прибавлялась с каждым вздохом, будто и не было семь дней назад схватки со снежными тиграми; раны, сколько он мог видеть, почти затянулись, во всяком случае, покрылись достаточно твердой коричневой коркой, а это его вполне устраивало. Он не сомневался, что сейчас же может отправиться дальше, вот только как быть с разрушенным домом старухи… Варвар не привык платить за добро такой гнусностью.