— Что я? – ответила она.

— Ты все еще любишь меня?

Он увидел, как она начала хмуриться.

— А почему я не должна?

Он улыбнулся, и понял, что улыбка вышла полная сожаления.

— Я не знаю, дорогая, — нежно ответил он, — возможно потому, что я тебя легко отпустил тогда, нарушил все свои обещания, не заботился о тебе, заставил умолять…

Она стала махать рукой в воздухе, пытаясь его остановить, сказав:

— Ой, это. Я забыла уже об этом.

От ее беззаботного заявления, учитывая его постоянные действия по злоупотреблению ее доверием, сейчас были сродни словно он забыл вынести мусор, Нейт не мог остановиться, не смотря на то что старался, но его тело начало сотрясаться от смеха.

Он тут же решил, что любит ее и за ее умение прощать, и в этот же самый момент поклялся сам себе, что никогда больше не сделает ничего, за чтобы ей пришлось его прощать, никогда.

Он не долго смеялся, услышав вздох Лили.

— Что случилось у тебя с рукой? — воскликнула она, схватив его за запястье и уставившись на окровавленный носовой платок, завязанный вокруг ладони.

— Ничего.

Она подняла на него глаза и пристально посмотрела сердитым взглядом, но даже за этот взгляд он готов был расцеловать ее.

— Правильно, ничего. Как и моя мигрень, которая всего лишь головная боль, — отрезала она.

— Лили.

Она нагнулась к нему, схватив его за руки и стала вытаскивать из постели.

— Я хочу посмотреть, что это за ничего, — сказала она, направляя его в сторону ванной комнаты.

— Я сказал, что это пустяки.

Она замерла и обернулась к нему на полпути.

— Я хочу увидеть, — она четко произнесла каждое слово, словно подчеркивая, тыкая ему пальцем в грудь.

И в этот момент, он окончательно и бесповоротно понял, что она вернулась.

Его Лили.

Его.

В своем желании загадав его.

Его.

Натаниэля МакАллистера.

Он был предназначен для нее, также как и она предназначалась ему, они предназначались друг другу, они принадлежали друг другу.

Такое облегчение нахлынуло на него, он быстро рывком освободился от ее рук. Заставив ее ухватиться за него, чтобы вернуть себе равновесие, и заключил ее в свои объятия, склонив к ней голову, и опустив губы, даря быстрый, страстный поцелуй.

Когда он закончил, то обратился внимание на ее затуманенный взгляд темно-синих глаз, и пробормотал, интонацией которая не подразумевала выбора.

— Ты сможешь посмотреть, когда я закончу заниматься с тобой любовью.

Без колебаний она согласилась.

Именно тогда он начал снова смеяться, но недолго, потому что Лили, приподнявшись на цыпочках, обняла его за шею, и вернула ему страстный поцелуй.

Он не занялся с ней любовь, потому что она толкнула его на спину и занялась с ним любовью, руками, губами, тихо и нежно говоря, дотрагиваясь губами до его кожи, перечисляя все причины, почему она его любит.

Не потому, что он был мужественный, с узкими бедрами, богатый и с разбитым сердцем, которое ей необходимо было (и ей удалось) починить.

А потому что он был, она сказала, великолепен во всем. Он был сильным, и люди уважали его. Он поцеловал ее, и она упомянула что-то про гимнасток, делающих колесо и кульбиты у нее в животе, но он не обратил на это особого внимания, так как в этот момент она вычеркивала своим языком дорожку у него на животе, и он пропал и совершенно не мог сосредоточиться на ее словах. Она сказала, что у него красивая улыбка. Она сообщила, от чего он удивился, что он очень бы понравился ее родителям и они его бы полюбили. Она сказала, что считала его очень хорошим сыном Лауру и Виктора. Она также сказала, что он прекрасно о ней заботился, пока она болела.