Я предложил отправиться в какой-нибудь солидный ресторан, чтобы достойно отметить событие. К примеру, в Русский клуб. Мы решили обязательно пригласить на обед и тех троих приятелей отца, которые представили на выставку оклеветанный триптих. Почему бы и нет, ведь на нашей улице настал праздник!

Когда я повязывал галстук, а мать подкрашивала бледные губы, громко задребезжал телефон. С той самой минуты, как раздался этот звонок, на нашу порядочную семью посыпались такие беды, которые могла исторгать только преисподняя.

К семи часам поезд подошел к полустанку Дубрава, тяжело вздохнул и неспешно остановился перед одиноким станционным зданием. Я взял свой чемоданчик и с замирающим сердцем сошел на перрон.

Светало, день пробуждался хмурый и морозный. С востока тянул ледяной ветер, в воздухе изредка пролетали снежные кристаллики, сдуваемые с инея, парчовым убором покрывавшего придорожные тополя.

Из помещения станции вышел мужчина в длинном пальто и фуражке. Он нерешительно двинулся мне навстречу, то и дело оглядываясь, как будто с поезда сошло по меньшей мере еще человек десять, и он должен был выбрать среди них того, кто ему нужен.

— Вы Иосиф Димов? — спросил меня он.

Человек стоял совсем близко от меня, и я заметил, что глаза его виновато бегают по сторонам, он почему-то избегал моего взгляда, словно боялся посмотреть в глаза.

Я кивнул головой, и в ту секунду мне показалось, что земля у меня под ногами качнулась, ветер с разгону ворвался в сердце, унося в тартарары искорки надежды или наивной веры в чудо, с которыми я тронулся в путь.

Эта растерянность, эта первая моя встреча со смертью «на расстоянии» продолжалась недолго. Прошла минута, и земля перестала ходить ходуном, а сердце преисполнилось безмолвия и холода.

— Понятно, — сказал я тихо и полез в карман пальто за сигаретами.

Я пытался закурить и не мог: то ли руки дрожали, то ли ветер дул слишком порывисто. Мой новый знакомый поспешил мне на помощь: зажег спичку у себя в ладонях и протянул ее мне.

— Умер этой ночью, — уточнил он, осторожно беря меня под руку. И добавил: — Сразу после полуночи.

— Да, — промолвил я и ни к селу, ни к городу брякнул: — Обычно все так умирают — около полуночи.

Мы вышли за станцию на небольшую площадь. Там нас дожидалась подвода, запряженная парой лошадей, спины которых были покрыты толстыми попонами. Возница в бараньей шапке и тулупе с лохматым воротником похаживал взад-вперед, похлопывая руками в шерстяных варежках. За площадью вдали высился округлый холм с белой вершиной. С этого холма можно было дотянуться рукой до темного неба. Сквозь рассветную муть мир казался придавленным к земле, каким-то урезанным.

— Ну, как вы решили, — спросил человек, встретивший меня на перроне, — повезете его в Софию или оставите почивать в церовенской земле? Это зависит от вас, делайте, как найдете лучшим.

— Мы решили, — пусть почивает там, где его застала смерть, — сказал я.

— Потому что, — не унимался мой провожатый, — он был все-таки человек известный, а наше Церовене — самое обыкновенное село.